Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 20 – Арсен Гуссе

Оказав чудеса храбрости в битве при Мар-Латуре, он пролил свою геройскую кровь в Луарской армии. Его любили все, несмотря на различие мнений. Он же имел одну только приверженность – отечество; им руководил один только долг. Он был республиканцем во времена Республики, империалистом в эпоху Империи, и никто не смел обвинять его в шаткости убеждений.

Во время Коммуны он жил в Версале, страдая еще от ран, но скрывая свои страдания, ибо решился первым броситься в Париж.

На улице Оранжери он часто встречал молодую девушку, белокурую, бледную, высокую, худощавую, похожую на призрак; ее прелестное личико дышало невинностью; глаза были полны кротости, уста выражали целомудрие; с первого взгляда становилось ясно, что эта девушка незнакома с чувственными наслаждениями любви.

«Напрасно говорят, что нет больше невинных созданий, не ведающих притворства», – подумал капитан.

После трех встреч они обменялись взглядами с невыразимой нежностью. Капитан сознался, что прекрасные глаза небесно-голубого цвета расшевелили его сердце. Девушка, казалось, была также глубоко поражена.

При четвертой встрече они обменялись улыбками, как старинные знакомые.

– Так судьба велит, – сказал себе капитан, – чувствую, что до безумия полюблю эту молодую девушку.

При пятой встрече он поклонился с ласковой улыбкой.

– Позвольте мне отдать вам честь, – сказал ей Шарль Флерио. И положил руку на эфес шпаги. – Это старый друг, – продолжал он. – Если когда-нибудь вас оскорбят, ручаюсь,что моя шпага защитит вас.

– Меня никогда не оскорбят, – отвечала молодая девушка, делая шаг вперед.

– Как знать! – возразил капитан. – Вы так прекрасны, что нельзя молчать о вашей красоте.

– Я не поверю. Прощайте.

– Прощайте. Еще одно слово. Я должен вам сказать, что до встречи с вами я считал себя чужим в Версале; благодаря вам хочу вечно в нем жить.

– А я хотела бы бежать из него. Вы не можете представить себе, до какой степени я здесь скучаю; я живу в Версале на походную ногу, и вы сами видите, что на мне всегда одно и то же платье, но не смею вернуться в Париж.

– А, вы парижанка? Без сомнения, вы здесь с семейством?

– Нет, я сирота; был еще у меня дядя, но он убит при Рейхсгофене.

– Хороший человек! Если угодно, я буду вашим дядей.

– Вы очень молоды.

Эти слова задели капитана за живое; со своими черными волосами, большими усами и загорелым лицом он казался сорокалетним, хотя ему только сравнялось тридцать лет.

Он рассеянно пробормотал несколько вопросов, желая знать, есть ли у молодой девушки средства жить в Версале.

Она отвечала, что благодаря Богу имеет довольно денег, чтобы ждать окончания осады Парижа. Состояния у нее нет, но имеется от дяди наследство в несколько тысяч франков, не считая драгоценных вещей, доставшихся ей от матери.

– Как же вы проводите время в Версале?

– Скучаю; к счастью, на этих днях благодаря маркизе д’Арвер я нашла урок музыки и пения.

– А, вы поете?

– Как все. Прощайте.

На этот раз молодая девушка упорхнула, как птичка.

Капитан запел старую песенку: «Une fille est un oiseau» ^[10] и сказал, припоминая стих Эмиля Ожье:

– Она прелестна, восхитительна, обворожительна!

Две мысли пришли капитану по двум противоположным дорогам.

– Ах, – пробормотал он. – Какое счастье быть ее любовником! Ах, какое счастье быть ее мужем!