Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 18 – Арсен Гуссе

На ее стук не последовало ответа; она окликнула, ей не отвечали.

– Что произошло? Не испугалась ли она?

Кухарка опять окликнула; страх обуял ее, и она побежала будить сестру милосердия.

Был час ночи. Все соседи спали. Слышался только шум ветра. Кухарка сожалела о том, что осталась на ночь одна с сестрой милосердия, ибо в случае несчастья нельзя было рассчитывать на постороннюю помощь.

– Видите ли, сестра, – сказала Виктория, потрясая дверь в комнату мертвеца, – если дверь не отопрется, то нам останется одно: влезть в окно, выходящее в сад.

Но дверь недолго сопротивлялась усилиям Виктории, обладавшей руками Геркулеса и железными ногами. Задвижка отскочила. Сестра милосердия вошла первая и тотчас увидела Розу, лежавшую около камина.

– Ого, – сказала кухарка, – она здесь уснула.

Сестра милосердия подошла поближе. И, в свою очередь, вскрикнула и упала на колени, но сохранила присутствие духа.

– Что это значит? – спросила кухарка.

Вдруг она отступила на шаг в сильном испуге.

Она узнала виконтессу де Мармон в саване, с открытой головой, в могиле, вырытой ее мужем.

– Бедная женщина! – воскликнула Виктория, складывая руки. – Кто бы мог подозревать, что она здесь.

Сестра милосердия спрашивала глазами кухарку.

– Только Смерть могла бы вам ответить, – вздохнула Виктория, нагибаясь ниже, чтобы лучше рассмотреть покойницу.

Прекрасная шотландка была завернута в кисею и покоилась на ложе из ароматов, которые своим благоуханием заглушали трупный запах. Молодая женщина была набальзамирована по всем правилам египетской науки и потому, несмотря на шестимесячное пребывание в земле, сохранила свою красоту. Синеватые веки маскировали недостаток – запавшие глаза. Лоб, щеки и подбородок напоминали слоновую кость. Нос заострился. Губы еще были красны, потому ли, что их подкрасила она сама, или потому, что их подцветили после бальзамирования, и полуоткрыты. Видны были прекрасные зубы, стиснутые во время агонии.

Какого рода была агония?

– Посмотрите, сестра, – сказала вдруг кухарка, – у нее недостает одной серьги.

– Странно, – сестра милосердия откинула волосы умершей, –ухо разорвано.

Кухарка, не верившая тому, что Роза пришла с целью помолиться за умершего, указала тотчас:

– Это она взяла серьгу.

Виктория стала искать серьгу и нашла ее под рукой Розы.

– Так вот зачем она заперла дверь на задвижку! – промолвила кухарка.

– Понимаете? – спросил меня маркиз через несколько дней.

Я отвечал, что, по моему мнению, виконт Мармон убил свою жену в припадке дикой ревности.

– Да, убил ее, не предполагая убить. Он, как вам известно, бил ее; она была из храбрых, презирала его, смеялась над ним. На каждый удар отвечала смертельным оскорблением. В этот день подзадоривала его, говоря насмешливо, что изменила ему двадцать раз. «Молчи! Молчи!» – кричал он ей. Она продолжала. Виконт схватил ее за горло и задушил, как бешеную собаку.

– Безумие любви!

– Вы уже знаете, что он не помнил себя в гневе. Едва умерла прекрасная шотландка, как он застонал от скорби. Хотел убить себя, потом стал надеяться возвратить ее к жизни; ласки и поцелуи не помогли: она была мертва.

– Отчего же он не убил себя?

– Он заперся в той комнате, где задушил жену. После нескольких часов отчаяния утратил желание умереть и привязался к покойнице, которую пожирал глазами. Что делать? Он не хотел объявить всему Парижу: я убил жену, обратил в прах этот венец творения.