Книга Тысяча и одна тайна парижских ночей, страница 110 – Арсен Гуссе

Не помню, как мы вошли. Я, казалось, не шла, а летела, до такой степени была под влиянием шампанского и музыки.

В Мабиле есть места для прогулок, поле для танцев и салон для болтовни. В салоне сумасбродный виконт *** берет меня за талию и увлекает в вихрь вальса под звуки оркестра, играющего Tour du Monde.

Да, в этот вечер я совершила кругосветное путешествие. Важный профессор танцев, Марковский, предложил мне танцевать без музыки. Я не задумалась согласиться и помчалась с Марковским, который, хотя и предполагал во мне легкость, но не думал найти, так сказать, воздушность.

Откинув голову назад и распустив белокурые волосы, я едва касалась носками земли. Вокруг меня образовалась целая толпа. Собрался весь Париж – виновата, не было Леверрье. И однако на мабильском горизонте всходила новая звезда! Уже бросали букеты, англичане кричали «ура!», немцы молчали, но, без сомнения, думали, что я прилетела из сказочной области.

– Вы учились? – спросил меня Марковский.

– Да, выучила грамматику, – отвечала я.

Он не понял и понесся вдвое скорее. До этого времени мои ноги едва касались земли, теперь же гасили сигары у любопытных зрителей. Воздух стонал от бешеных рукоплесканий, у цветочниц не осталось ни одного букета; при последнем обороте Марковский бросил меня в оркестр, как бросил бы легкое платье или индийскую шаль.

Тут были не одни англичане и немцы, но собрался цвет общества и журналистов.

– Как ее имя? – спрашивали громко друг друга.

– Как ее имя? – сказал Делааж д’Ор. – Офелия!

Таким образом этот пророк всех восходящих звезд дал мне новое имя.

Но я, не желая прославить дурачествами свое имя Каролины де Фурко, назвалась иначе и объявила всем, что меня зовут Маргаритой Омон, ибо не хотела прицеплять к своей личности побрякушек.

Леон Гозлан, погасивший сигару; Аврелиан Шоль, ходивший со знаменитой актрисой; Нестор Рокеплан,любивший оперу на чистом воздухе; Ксавье Обрие, другой нескончаемый парадокс; Поль Бодри, Шамфлери, Берталь, князь Любомирский, какой-то герцог просили меня протанцевать менуэт.

Протанцевать! Да разве я умела танцевать?

Танцевать в опере немудрено; кто не танцует там? Но танцевать в Мабиле, пред такими зрителями, – есть о чем подумать. В Мабиле нужно создать свой танец, выдумать новые па, поражать неожиданностями, бросать туда и сюда остроумное или едкое слово. И притом создавать непрерывно, не повторяться, идти крещендо, сыпать неслыханными выходками, чтобы быть осыпанной бриллиантами.

Я пустилась – танец оказался вполне достойным Мабиля.

Англичанки закрыли себе лица руками, парижанки аплодировали, мои друзья всех сословий – ибо я уже приобрела бесчисленное множество друзей – засыпали меня букетами.

Мое торжество было так велико, что Алиса Провансалка, оригинальная танцовщица, назвала меня бесподобной и бросила букет.

Кажется, меня почтили букетами и Леонида Леблан, и Мари Коломбье, и Анна Дельон, и Кора Пирль, и другие славные актрисы всех театров, посетившие в этот вечер Мабиль.

Теперь меня удивляет только одно: я находила удовольствие танцевать в Мабиле и танцевала там целое лето, как будто только и было мне дела.

Говорят, в последние годы своей жизни Альфред Мюссе постоянно был пьян от абсента. То же могу сказать и о себе: мои ноги постоянно были пьяны от мабильских танцев и вальса.