Книга Все проклятые королевы, страница 133 – Паула Гальего

— С того момента, как я узнал, что мы сделали в том Храме…

— Этого не было, Кириан. Это был кошмар, — поправляет она.

Её лицо пылает, она напряжена и настороженно наблюдает за мной.

— Меня терзает мысль, что я не принял в этом более активного участия. Я собираюсь это исправить.

Одетт смеётся, закусывая губу, немного раздражённая тем, что я решил говорить об этом именно сейчас.

— Нетерпеливый?

Она издает лишь звук раздражения.

Я тихо смеюсь, хрипло, на коленях передкроватью. Хватаю её за лодыжки и притягиваю к себе так, что её ноги оказываются у меня на плечах.

Я тоже больше не могу ждать.

Затем я набрасываюсь на неё.

Не оставляю ей ни шанса перевести дыхание, осознать, как теряет рассудок — так же, как она заставила потерять меня своими медленными, мучительно сладкими ласками. В моих поцелуях, в том, как я облизываю её, как кусаю, нет никакой продуманности. Я чувствую себя немного эгоистом, понимая, что всё это не совсем для неё. Но я не останавливаюсь.

Её пальцы впиваются в мои плечи, запутываются в моих волосах, а её голос, когда она сначала умоляет меня остановиться, а через секунду — ни за что этого не делать, окончательно меня губит. Снова и снова.

Я продолжаю, удерживая её бедра на месте, с головой погружаясь между её ног, пока она, наконец, не сдаётся, не оставляет попыток сопротивляться. Я чувствую это каждой клеткой своего тела, кончиком языка, губами, пальцами.

Её стоны такие громкие, что я почти уверен — завтра на этой вилле не останется ни одного человека, кто бы нас не услышал. Но мне совершенно всё равно, пока я пью до последней капли её наслаждения.

Когда я заканчиваю и поднимаюсь на ноги, Одетт лежит на кровати, задыхаясь, вспотевшая, с грудью, всё ещё вздымающейся в быстром ритме. Её медно-рыжие локоны выбились из причёски, теперь полностью растрёпаны, и несколько прядей прилипли ко лбу. Щёки горят, блестят от жара, а губы покраснели, вероятно, из-за того, что она всё это время их кусала.

Тогда я осмеливаюсь спросить:

— Ещё остались силы?

Её улыбка, сначала немного недоверчивая, затем темная и манящая, говорит больше, чем любые слова, прежде чем она поднимается, скользит ладонями по моей шее и позволяет мне жадно поцеловать её.

Я снимаю штаны и поднимаю Одетт за талию, пока она не обхватывает мои бедра ногами. Я сажусь, усаживая её верхом на себя, и в этот момент она начинает двигаться так, что из моих губ срывается мольба в форме её имени.

Это быстро, немного грубо, полностью движимо потребностью ощущать её ближе, ещё ближе, пока мои пальцы впиваются в её бёдра, а руки скользят по её телу в поисках прикосновений.

Её движения диктуют дикий ритм, ведомый чистым желанием, пока она снова не теряется, а я теряюсь вместе с ней, сжимая её в объятиях ещё крепче.

Она остаётсяу меня на руках, и я, переводя дыхание, прижимаюсь губами к её шее, чувствуя, как её учащённое дыхание отражается ритмом в моей груди. Я нежно глажу её спину снова и снова, пока её пальцы, словно лениво пробуждаясь, скользят по моей шее.

Её ласки постепенно затихают, она легко опирается руками на мои плечи и медленно поднимается.

Я смотрю, как она, ступая на цыпочках, идёт за своим платьем, оставленным где-то на полу.

— Куда ты? — спрашиваю.

— В ванну. — Её улыбка озорна. — День был слишком длинным.