Книга Все проклятые королевы, страница 130 – Паула Гальего

Она отходит от дверного проёма, делает шаг ко мне и поднимает руку, чтобы нежно коснуться моей щеки. Её пальцы скользят вниз, к шее, к плечу, двигаясь с такой медлительностью, что каждая клеточка моего тела напрягается.

Одного взгляда на опасный блеск в её глазах хватает, чтобы понять — именно этого она и добивалась.

— Ты доверяешь мне?

— Да, — отвечаю.

— Если бы здесь была твоя сестра, она бы сказала, что ты лжёшь, — замечает она мягко, не убирая руку и не повышая голос. — Если ты доверяешь мне, почему не даёшь мне самой решить, что делать в этой войне?

У меня пересыхает горло. Где-то глубоко внутри поднимается рык, требующий сказать ей правду. Поверит ли она мне сейчас, после стольких тайн? Поверит ли, если я признаюсь, что до сих пор не имею ни малейшего понятия, как освободить её от сделки с Тартало, и лишь надеюсь, что ведьма поможет мне вспомнить?

— Ты останешься, если я расскажу?

Одетт молчит. Ни единым движением она не даёт понять, услышала ли меня. Её взгляд медленно скользит по моему лицу — изучая. Она смотрит на мои губы, на нос, скулы, пока её глаза снова не встречаются с моими.

Её пальцы мягко скользят по коже поверх ремней моей брони.

— Одетт… — предупреждаю я.

Она убирает руку, отступает назад и начинает расстёгиватьпуговицы на платье. Ткань, плотно облегавшая её грудь, мягко оседает, как только она освобождается от неё, скользит вниз и падает на пол, превращаясь в путаницу кружев и материи у её ног.

Её движения спокойны, почти убаюкивающе размеренны, пока она не выскальзывает из оставшейся ткани и отодвигает её в сторону. Под платьем обнажается тонкий корсет, белый, нежный, полностью облегающий её золотистую кожу. Прекрасное кружево подвязок ярко контрастирует с кинжалом, скрытым в ножнах, что плотно прилегают к её бедру.

— Останься, — умоляю я. — Скажи, что ты сделаешь это.

— Если я пообещаю, ты поверишь?

Да.

Нет.

Я не знаю.

Я провожу руками по волосам, стараясь удержать взгляд на её глазах.

— Давай поговорим. Сядем.

— Не уверена, заметил ли ты, но говорить мне совсем не хочется. Расскажи, как ты разорвал сделку, или замолчи.

— Я заметил, — отвечаю, с трудом удерживаясь от того, чтобы вновь не окинуть взглядом её тело. Тонкое бельё, мягкая ткань, подчёркивающая соблазнительный изгиб груди, узкая талия, белые ленты и подвязка с оружием. — Но это неправильно.

Одетт делает ещё один шаг ко мне.

— А было ли правильно, когда ты на днях лечил мои раны?

Я сглатываю.

Нет. Это тоже не было правильным. Ничего не было правильным с самого начала, с того момента, как я решил лгать.

— Скажи, что тебе нужно, и я это сделаю, — прошу я.

С каждым словом осознаю, насколько искренни мои намерения, насколько я готов почти на всё, что в моих силах, чтобы развеять эти тени, сгущающиеся вокруг неё. И в этом кроется проблема: в границах, в краях обещания, которое я дал самому себе в тот день, когда убили моих родителей, а потом казнили моего брата.

— Ты знаешь, что мне нужно, но не можешь этого дать. — Её пальцы, такие лёгкие на кожаных застёжках, начинают снимать их с пугающей лёгкостью. — А я знаю, что нужно тебе, но тоже не дам этого.

Моё дыхание становится всё более поверхностным, когда она привстаёт на носки, опирается на мою грудь, и её губы касаются уголка моих. Лёгкое прикосновение, едва уловимое, созданное, чтобы дразнить.