Книга Все потерянные дочери, страница 44 – Паула Гальего

— Почему?

Хищный блеск в его глазах.

Я сглатываю, но отбрасываю мысль бежать. Думаю, ему бы это не понравилось. Да и шансов на побег всё равно нет.

— Потому что он — тщеславный, несправедливый и капризный бог. И ему не нравится, что у меня есть любимчики.

Я замираю, задержав дыхание. Это значит, теперь у нас есть бог-противник?

Я смотрю в темноту леса. Смотрю на ветви деревьев, на кусты, на камни в земле.

— А теперь возвращайся, — приказывает он.

Я почти хочу поблагодарить его, но слова кажутся банальными, ничтожными… Я разворачиваюсь, но он меня останавливает.

— Не поворачивайся ко мне спиной, паладин, — предупреждает. — Не смей.

Холодок пробегает по позвоночнику, но я подчиняюсь.

Я делаю шаг назад, и ещё один — отдаляясь от волка, от его глаз, алых, как кровь, и от тьмы, что окружает его.

Когда я подхожу к лагерю и заглядываю в палатку Нириды, вижу, что это действительно она спит внутри.

По телу пробегает дрожь — я понимаю, что фигура, которую мне показалось, я видел раньше, тоже была она. Ингума, должно быть, собиралась терзать мою подругу, но, увидев меня, изменила план.

Это не первый раз, когда она появляется. Впервые она явилась Одетт в Лесу Ярости, когда мы шли на север. Я не знаю точно, что тогда произошло, но, насколько мне известно, она показала ей мой образ — как и чуть позже, в Храме Галерей. И ко мне, и к ней она снова явилась в деревне под Проклятой, когда заставила нас поверить, будто другой умирает.

Когда я вхожу в нашу палатку, Одетт всё ещё здесь, спит, как и сказал Гауэко.

Я не удерживаюсь — тяну руку, чтобы коснуться её лица. Я не хотел будить её, но дрожь пальцев меня выдаёт.

Одетт приоткрывает глаз, сонная, и, видимо, что-то в моёмлице настораживает её настолько, что она раскрывает и второй.

— Кириан, — бормочет она хриплым голосом. — Что ты делаешь?

Я сжимаю пальцы, всё ещё подрагивающие, и она замечает это; берёт мою руку и прижимает к губам. Касается моих костяшек поцелуем.

— Думаю, мы разозлили богов.

Она моргает, сбитая с толку, но немного расслабляется, не веря, что я говорю всерьёз. Поэтому и улыбается.

— Хорошо.

— Наша прогулка по аду разозлила Эрио. Возможно, и Ингуму тоже. Теперь у нас двое богов против.

Одетт улыбается — и от того, как изгибаются её губы… по Мари и по Гауэко, я не должен думать о поцелуях.

— Это того стоило.

Кажется, она не понимает, насколько серьёзен я сейчас. Но мне всё равно; не в этот момент, когда я могу думать только о её губах и о том, что я жив — чтобы поцеловать их.

Я склоняюсь к ней и целую резко, почти отчаянно, неуклюже — так, что она тихо стонет, и мне это слишком нравится. Её губы раскрываются, впуская меня, как приглашение, и её руки скользят к моей шее, притягивая ближе — она всё ещё наполовину спит, немного растерянная, мягкая… но откликается.

И я делаю то, о чём она молча просит.

Глава 9

Одетт

Мы, должно быть, уже в Сулеги. Судить только по картам трудно: эта горная цепь принадлежит и Эрее, и соседнему королевству, а на вершинах, куда мы поднимаемся, следуя кратчайшей тропой, легко потеряться.

Здесь, наверху, встречаются такие же небольшие алтари мёртвым, какие я осквернила в Эрее: каменные идолы, усыпанные монетами, кое-где настолько древними, что на них пророс мох и пробились грибы.

Ева вот уже несколько часов особенно сварлива. Солнце палит без пощады, тени почти нет, жара становится удушающей. Оно бьёт по нам с такой яростью, что даже некоторые солдаты сняли рубахи и соорудили себе тюрбаны, смочив их в истоке горной речушки. Она же расстегнула рубашку, задрала юбку до бёдер и прихватила её там импровизированным узлом, обнажив ноги.