Книга Все потерянные дочери, страница 43 – Паула Гальего

Я следую за её взглядом, за её широко распахнутыми серыми глазами, за печальным изломом бровей — и вижу свои собственные костяшки пальцев, побелевшие от сжатия рукояти.

— Времени нет, — настаивает моя подруга.

Я беру меч, кладу его лезвием к груди, к самому сердцу. Чувствую, как страх стягивает мне живот, как неуверенность скребёт рёбра изнутри.

И в ту же секунду, когда я вжимаю сталь в плоть, вьющиеся лозы отпускают мои ноги, словно Эрио одобрил обмен.

— Вот так, — шепчет Нирида. Её голос— тёмный шорох. — Пронзи сердце, капитан.

Я так напуган, что не замечаю интонации. Не слышу ни ритма, ни смысла её слов.

Мои пальцы стискивают рукоять сильнее, я закрываю глаза, готовлюсь и…

— Тише, мой паладин. — Голос, сотканный из мрака морского дна, из клочьев самых жутких кошмаров, из самых извращённых обещаний, останавливает мою руку всего в одном дыхании от того, чтобы вогнать меч в грудь.

Когда я открываю глаза, Нириды передо мной уже нет. Ни следа.

Первый импульс — искать Одетт в темноте, но её тоже нет. Ни её, ни Эрио.

Неужели слишком поздно? Я слишком долго колебался?

Сердце бешено заколачивает, когда я вижу фигуру перед собой — огромные лапы, мощную спину, массивную голову с острыми ушами.

Моя смертная душа узнаёт новый уровень страха.

— Гауэко… — шепчу.

Мой голос звучит ничтожно рядом с его. Рядом с ним я — просто человек, просто смертный…

— Я многое вложил в тебя. Было освобождено великое зло, чтобы ты вернулся, и теперь земля должна заплатить цену. Не испорть всё из-за жалкого сна.

Жалкого сна?

Медленно опускаю меч.

— Что ты хочешь сказать? Где Одетт?

— В своей палатке. Там, где вы оба спали, пока одно из моих созданий не выманило тебя оттуда.

Ярость понемногу рассеивает страх.

— Ингума, — понимаю. — Но Нирида, она…

Это была Ингума. Не Нирида. Не моя лучшая подруга. Она не знала бы, о чём я молился Эрио перед смертью, и в любом случае никогда не посоветовала бы мне убить себя. Никогда бы не сделала этого, даже ради Королевы королев.

Я смотрю на Гауэко.

Он — величественный белый волк. Белее снега, и всё же во всей его сущности кроется что-то тёмное.

— Но Эрио… Я должен ему жизнь. У меня перед ним долг.

Гауэко рычит, как настоящий зверь, и я почти отступаю назад, но сдерживаюсь.

— Ты ему ничем не обязан, — произносит он сурово. — Эрио просто сопровождает души на другую сторону. Он не принимал решения, когда забрал тебя, а не её. Это был ты. Это ты решил пожертвовать собой ради моей дочери.

Моей дочери.

О, все тёмные твари…

— Значит, он не…?

— Это всего лишь твои страхи, — рычит он глухо. — Ингума искажает их и питается отчаянием смертных. Ты должен это знать.

— Это была только Ингума? — шепчу слишком тихо. — Эрио здесь не было?

Мимолётное движение пасти Гауэко можнобыло бы принять за улыбку… если бы волки умели улыбаться. Скривлённую, опасную, полную белоснежных, как луна, зубов.

Сердце бешено колотится.

— Ингума и Эрио. Оба были здесь этой ночью. — Мне стыдно признаться, но ноги у меня дрожат. — Ингума питается страхом, но… Эрио? Зачем он пришёл, если, как ты говоришь, я ему ничем не обязан?

Волк смотрит на меня, будто раздумывает, не уйти ли без ответа, и в этот миг я почти сожалею, что задал этот вопрос.

Но он остаётся.

— Это не из-за тебя, смертный, — отвечает он низким голосом. — Это меня он хочет задеть.