Книга Все потерянные дочери, страница 40 – Паула Гальего

За её спиной, в тени леса, начинают проявляться очертания кошмара.

Сначала я вижу тьму — ненормально чёрную, вытекающую из-за деревьев позади неё. Ещё остаётся несколько часов до заката, но этот чернота будто появляется из ниоткуда. Она сужается до одного участка — к пространству прямо за её спиной, как чёрное полотно, перед которым она спокойно сидит.

Её фиолетовая юбка, белый корсет, рыжие волосы и вечно порозовевшие щёки — словно мазок краски на фоне этого мрака.

Но тьма не неподвижна. Она шевелится, принимает форму, клубится — и всё это, пока она ничего не замечает.

Я не знаю, видит ли это Нирида. Не знаю, остановилась ли она по инерции или наблюдает то же, что и я.

Вдруг из мрака появляется белая фигура, прямо за Одетт, и я замираю, пока разум пытается соотнести кадры кошмара с реальностью.

Я вижу невозможные по длине лапы, мех белый, как первый снег. Мощную спину, крепкую шею, острые уши, вытянутую морду — и глаза, цвета свежей крови.

Это волк.

Огромный, чудовищный волк.

И, как в моём сне, слова застревают в горле, ноги становятся ватными, а руки — свинцовыми. Я чувствую, как Нирида дрожит рядом, пальцы судорожно сжаты на рукояти меча.

Но я знаю — это не сон. Это происходит наяву. В самой глубине души я чувствую это и заставляю себя вырваться из оцепенения. Заставляю себя двинуться, преодолевая самый примитивный, животный страх, требующий от меня только одного — бежать. Я делаю шаг вперёд.

— Одетт! — кричу,охваченный ужасом.

Она поднимает голову в ту же секунду, что и… волк. Одновременно. Как в зеркальном отражении.

Я почти теряю сознание.

Я срываюсь с места, борясь со страхом. Образы сливаются в одно, искажаются, расплываются в беге, и сквозь туман ужаса и неверия я вижу, как тьма превращается в тень, а белый волк отступает. Один шаг. Второй. И исчезает в лесу.

Когда я добегаю с обнажённым мечом, а Нирида останавливается рядом, Одетт смотрит на нас в полном изумлении — широко распахнутые зелёные глаза, настороженность и готовность защищаться от опасности, о которой она даже не подозревала.

— Что случилось? — осмеливается спросить она.

Я смотрю ей за спину, в лес, где теперь только деревья, кустарники и камни. Лёгкий ветерок колышет нижние ветки папоротников, будто нашёптывая предостережение.

Я бросаю взгляд на Нириду, которая тоже всматривается в темноту.

— Ты тоже это видела? — спрашиваю, цепляясь за последнюю крупицу надежды.

— Да, — отвечает она бледная, как смерть.

Это было по-настоящему.

— Уходим, — приказываю Одетт.

Она встаёт, но не двигается с места. Наверное, по выражению моего лица она уже поняла, насколько это срочно.

— Кириан…

Я беру её за запястье.

— Пошли, — настаиваю. — Сейчас же. Мы выдвигаемся.

Я смотрю на Нириду — она всё ещё стоит, бледная, как привидение.

— Да. Отдых окончен, — соглашается она.

Мы втроём пересекаем лес шагом гораздо более стремительным, чем тот, с которым пришли сюда. Почти бегом — настолько, что спотыкаемся, задеваем ветки, сбиваемся с ритма, но не останавливаемся ни на миг.

— Кириан, — говорит Одетт. — Нирида… Что вы делаете?

Я останавливаюсь, когда мы достигаем лагеря. За деревьями наши люди спокойно отдыхают, не имея ни малейшего представления о том, что прячется в лесу.

— Ты… ничего не почувствовала?

— Почувствовала? Что ты имеешь в виду?