Книга Все потерянные дочери, страница 29 – Паула Гальего

На ней простое платье, ничем не выдающееся на фоне пышных нарядов её сестры. Волосы убраны назад, чёлка зачёсана, и теперь, при открытом лице, в её чертах гораздо легче разглядеть сходство с братом — особенно в глазах.

Как только она улыбается, у меня возникает острое желание уйти прочь… но я веду себя прилично.

— Наслаждаешься вечером? —спрашиваю.

Аврора делает шаг вперёд и поднимает голову. Летающие вокруг огоньки освещают её лицо.

— На самом деле, я только пришла. Была в госпитале, помогала. Не могла просто стоять и ничего не делать, — добавляет она. — Каждый раз, когда я замирала, перед глазами вставало тело моего брата, лежащее на том алтаре.

Она даже не смотрит на меня.

— Мы не рассказали, — тихо предупреждаю я. — Даже если слух о его смерти дошёл далеко, сейчас мы говорим о исцелении.

— «Исцелении», а не «возвращении с той стороны», — замечает она. — Ладно. Обе мы знаем, насколько важны слова.

Тишина рядом с ней заставляет меня нервничать, и когда она просто стоит молча, устраиваясь рядом, говорить приходится мне.

— Что теперь будешь делать? Вернёшься в Армиру?

— Думаю, нет. По крайней мере, пока. Я хочу продолжать помогать в госпитале. Хочу научиться делать это правильно. Возможно, даже попробую пройти обучение.

— Ты хочешь стать целительницей.

Аврора кивает.

— Армира может подождать. Не думаю, что Эдит захочет возвращаться туда в ближайшее время. Она захочет помочь — наладить снабжение в городе, привести в порядок управление и… ну, всё то, что у неё получается так хорошо. — Аврора улыбается. — А Кириан… он ведь тоже не собирается возвращаться. Так что мне там больше нечего делать.

— У тебя разве не осталось друзей? — спрашиваю.

— С дружбой всё сложно, когда ты не можешь игнорировать даже безобидную ложь или слова, сказанные из вежливости.

— Могу представить, — киваю я.

Она снова улыбается, теперь чуть шире.

— Да, я уверена, что можешь. С самого начала, как только тебя увидела, поняла — ты умеешь жить среди лжи. У тебя даже аура меняется, когда ты превращаешься в неё. Вся твоя жизнь становится ложью.

— Я стараюсь с этим завязать, — говорю шутливо.

— Мой брат влюбился в тебя ещё до того, как понял, кто ты на самом деле, верно?

Вот оно — опасное мерцание в её взгляде.

— Это уже тебе придётся спросить у него, — отвечаю.

— А ты? Когда ты поняла, что готова отправиться в ад ради него?

Я сдерживаю улыбку. Она прекрасно знает, куда я пошла и что сделала, и каждое слово в её вопросе выбрано с точностью хирурга.

— До того дня я никогда серьёзно не задумывалась, стоит ли наведаться в дом Гауэко, — отвечаю, с тенью иронии в голосе.

Аврора чуть склоняет голову набок, и на её лице появляется едва заметное сомнение.

Чёрт. Неужели она может распознать ложь вот так просто? Столь тонко уловить, когда кто-то не договаривает?

— Но ты ведь знала, правда? Такие вещи понимаешь даже без слов, без размышлений.

— Да? Думаешь, это так просто — знать?

— Ты, должно быть, очень любишь моего брата.

Меня пробирает дрожь, когда я думаю об этом. О всём, что мы не сказали друг другу, и о том, как много всего мне хотелось бы ему сказать… тогда, когда я уже не могла.

В голове звенит эхо моего крика, как молитвы, как отчаяния, которое разрывает грудную клетку:

Нет. Нет… Кириан, я тебя люблю. Слышишь? Кириан… Я тебя люблю. Люблю так, как не любила никогда. И ты мне нужен. Нужен рядом, потому что если тебя не будет… Я умру, Кириан. Я умру без тебя.