Книга Все потерянные дочери, страница 26 – Паула Гальего

— Кажется, я так и не поблагодарила тебя, — шепчет она.

Я поворачиваюсь к ней. Ветер колышет её золотистые волосы.

Было время, когда Нирида ненавидела меня за то, что я была Лирой. Потом, когда я призналась ей в той деревушке у подножия Проклятой, думаю, она возненавидела меня за то, что сочла меня капризной и безответственной.

Тогда я была сломана. Я не знала, кто я такая, не знала, кем хочу быть, но точно знала, чего не хочу: больше никогда не играть роль Лиры.

Ей было трудно понять это — ведь превыше всего для неё были Волки, Эреа и надежда, которую им даровала Королева Королев.

Кажется, теперь мы обе немного лучше понимаем друг друга.

— За разрушенные стены? — спрашиваю я.

Она слегка улыбается.

— За то, что спустилась в ад ради моего лучшего друга.

Нирида ни разу не спросила меня о цене.

Я тоже улыбаюсь ей в ответ.

— Не за что. Это не было обременительно, — шучу.

Она кладёт руки на балюстраду, всё ещё с улыбкой, и чуть наклоняется вперёд, замечая, как небольшая процессия провожает Лиру к помосту, который соорудили в саду.

Кириан идёт рядом с ней. Он подаёт ей руку, чтобы она могла спуститься с лошади, но остаётся позади, когда Лира поднимаетсяна помост, окружённая солдатами.

На нём тоже плащ, несмотря на летнюю жару, и когда он двигается, рукава открывают его руки — крепкие, сильные. Остальная его одежда, как и у Нириды, выполнена в военном стиле, но в ней чувствуется нечто торжественное, чего нет в боевой броне: кожа мягче, детали утончённее. Он тоже одет для того, чтобы почтить павших.

Мы обе наблюдаем, как Ева произносит речь — ту, которую могла бы произнести и я. Она подбирает слова с осторожностью, вовремя изображает нужные эмоции и оставляет слушателей с желанием услышать ещё больше.

Именно тогда, к концу её речи, один из солдат подаёт сигнал, и все начинают готовиться.

Свечи загораются, их пламя передаётся от одной к другой в сгущающемся мраке.

Нирида достаёт бумажный фонарик, разворачивает его и протягивает мне.

— Мне понадобятся обе руки, — шепчу я.

Возможно, дело не в том, чтобы управлять магией руками. Но я точно знаю, что мне понадобится полная концентрация. Я уже видела, как это делала Камиль — в тот раз, когда она запечатала мой биотц-союз с Кирианом и союз Евы с Ниридой, — но смогу ли я повторить?

— Тогда я зажгу его за нас обеих, — шепчет она, и, не дожидаясь, возвращается внутрь и приносит тонкую свечку, чтобы зажечь фонарь.

Пламя колышется под дыханием ветра, и она бережно прикрывает его руками.

Внизу Ева всё ещё говорит.

— Она всегда побеждала меня в уроках Диалектики, — шепчу я, готовясь к финалу. — Обожала слушать собственную речь.

Нирида смеётся, но в глубине её серых глаз я улавливаю тревогу.

— Я всё ещё не понимаю, как Орден смог…

— Обмануть нас? Использовать? Промыть нам мозги так, что мы были готовы с радостью отдать за них жизнь?

Нирида кивает. Глотает. Не решается сказать вслух.

— За кого мы зажигаем этот фонарь? — шепчет она.

Вокруг нас всё больше людей выходят на балконы. У кого-то фонари уже готовы, кто-то торопится, чтобы успеть вовремя.

Я смотрю вниз — на Еву, на Кириана, на солдат, пришедших оплакать павших. Лес за ними — тёмный мазок зелени на фоне ночи.

— За мать, которой я никогда не знала, — шепчу. — За отца, которого никогда не увижу.