Книга Все потерянные дочери, страница 213 – Паула Гальего

Я представляю это. На несколько секунд я вижу, как говорю Кириану, что перестану принимать противозачаточный настой, потому что мы должны выполнить свою часть сделки. Могу представить его лицо, его выражение, а потом я бы поклялась ему, что хочу этого. «Я хочу создать с тобой семью, Кириан. Сделка тут ни при чем». Хуже всего то, что, думаю, мне не составило бы труда его убедить. В конце этого видения я вижу его улыбку и то, как он на меня смотрит.

И я чувствую себя ужасно.

— Я могу это сделать? Могу ли я лишить кого-то возможности когда-либо иметь детей? — Не зря ты дочь своих родителей, — отвечает он.

Я не знаю, кого он имеет в виду. Не знаю, говорит ли он об Адаре и Люке или, более метафорично, о Гауэко и Мари. Неважно.

— Спасибо, — говорю я ему.

Тартало не может скрыть удивления. — Тебе лучше уйти. Тебе есть о чем подумать.

— По правде говоря, нет.

Я улыбаюсь, но на этот раз улыбка дается мне тяжело. Теперь я знаю, что разорвать сделку невозможно и единственная альтернатива — предательство. Тут не о чем осободумать.

Я делаю шаг назад, потом еще один, но так и не поворачиваюсь. Тартало всё еще ждет.

— Почему ты заключил со мной сделку в тот день?

Снова он кажется удивленным моими словами или моей дерзостью. Интересно, говорил бы он со мной, если бы не защита Гауэко. Возможно, эта встреча прошла бы совсем иначе.

— Мой единственный глаз видит больше, чем пара смертных глаз, потому что во снах он показывает мне будущее, которое могло бы быть, — отвечает он мягко. Серый цвет его радужки плотный, как лесной туман. — В то утро, до того как вы меня разбудили, я увидел чернобрового мальчика, который изменит всё, в этом мире и в новых.

У меня перехватывает дыхание. — Поэтому ты сохранил жизнь Кириану? — Поэтому я сохранил жизнь тебе; смертного ты уже спасла сама.

Сердце гулко стучит в груди. Я открываю рот, чтобы продолжить расспросы, но не могу.

Тартало отворачивается, улыбнувшись. — До встречи, Одетт, — произносит он мое имя. — Надеюсь, ты переживешь эту войну.

Существо удаляется; его шаги эхом отдаются от каменной стены, а ноги разрывают туман вокруг. Тартало пригибается и возвращается в свою пещеру.

А я остаюсь одна посреди леса, погруженная в неестественную тишину, в которой не слышно даже щебета птиц или хлопанья крыльев. Сейчас, больше чем когда-либо, у меня такое чувство, будто невидимая рука с когтями постукивает меня по спине, говоря мне быть внимательной, смотреть, понимать.

Но сейчас у меня нет времени останавливаться. Сейчас мне нужно выиграть войну.

Я поворачиваюсь, чтобы найти свою лошадь, но едва делаю два шага, как фигура посреди леса заставляет меня остановиться. Страх на мгновение подступает к горлу, но рассеивается, когда я узнаю лицо, наблюдающее за мной.

Лоренцо.

— Не лучший день для прогулок по лесу, — говорю я ему.

Подойдя ближе, я могу разглядеть его лицо, цвет кожи и бледность, и понимаю, что он увидел больше, чем следовало. И Тартало меня не предупредил, хотя я уверена, что он знал.

— Ты всё еще его любишь.

Я жду, пока подойду к нему вплотную, чтобы ответить, но эти секунды не дают мне возможности выбрать легкий путь. — Кого? — Того, кого называют паладином Гауэко, капитана Волков, предателя, которого считали мертвым.

Несколько мгновений мы смотрим друг другу в глаза. — Он самый верный человек извсех, кого я знаю. Он никогда не был предателем.