Книга Все потерянные дочери, страница 108 – Паула Гальего

Она сглатывает, потому что знает: эту битву она выиграла и пленных брать не собирается.

Встреча их губ — не то, что воображала Ева. Она смела фантазировать о требовательных руках воительницы, о её порывистых ласках и решительных, прямых движениях. Поэтому она удивляется, когда Нирида берет её лицо в ладони и целует осторожно, словно она тоже много думала об этом поцелуе и сейчас хочет убедиться, что делает всё правильно.

То, как она направляет её шаги, толкая к спальне, властно, но в этом действии нет той необузданной страсти, которую Ева вызывала в своих самых грешных снах. На самом деле, Ева думает, что это нежно. В руках командора нет колебаний, но она останавливается, чтобы понаблюдать за реакцией, когда целует её в шею, когда пальцы скользят под юбку или когда язык ласкает изгиб груди.

Ева обещает себе, отдаваясь течению, что если Нирида не уйдет, когда всё закончится, она выгонит её сама. Обещает себе, что они не будут спать вместе, что не проснутся в одной постели. Но Нирида не уходит, и она её не выгоняет.

Нирида засыпает. Она же не может сомкнуть глаз. Она видит темное море за окном, свет маяка, предупреждающийморяков. Слышит, как ветер постукивает в окна, а поверх всего этого чувствует тяжесть руки Нириды на своей груди, ощущает мягкое касание кожи девушки к своей, вдыхает нежный аромат её волос, смешанный с запахом кожи её доспехов. И думает о войне. Думает о семье, которая могла бы у неё быть с родителями в Экиме, если бы её не вырвали оттуда. Думает об Амите и об улыбке, которую никогда больше не увидит. Думает о Воронах, об Ордене, о наставнице. Думает обо всех своих ранах, обо всех шрамах, которые никогда не оставят следа на теле, но навсегда останутся в самых потаенных уголках души. Думает, что это жаль — что всем приходится продолжать жертвовать собой. Столько смерти, столько ненависти, столько крови… Думает, что она уже сломлена. Думает, что может предотвратить, чтобы сломались другие.

И она не видит тень, что притаилась у окна: извилистый силуэт с острыми ушами, вытянутой мордой и пышным хвостом. Зато вижу я. Я прихожу к ней.

— Твои смертные молятся мне, сами того не ведая, — приветствует он меня.

Если Ева или Нирида посмотрят сейчас в окно, они увидят две страшные тени во тьме, слишком похожие на Азери, слишком похожие на Гауэко.

— Перестань вмешиваться, Азери. Ты знаешь, что именно эти смертные важны для нашей войны. Его хвост небрежно дергается. — Я пока не заключал с ними никаких сделок. Просто наслаждаюсь ложью, которую они рассказывают самим себе и другим.

Пока.

— И заодно подпитываешь её. — Что я могу сказать? Кушать-то надо. — Будь осторожен, Азери, — предупреждаю я. — Я не хотел бы сражаться в этой войне один.

Сражаться без тебя. Убить тебя раньше.

Слова, оставшиеся непроизнесенными, парят снаружи дворца, между нами двумя, и лис это понимает. Однако я ему не доверяю. Он слишком хитер, настолько, что, возможно, грешит самонадеянностью. Настолько, что, возможно, осмелится переступить черту и бросить мне вызов снова.

Глава 19

Одетт

Поцелуй на вкус как обещания, как возможности. Как жизнь, которой не было, и другая, которой не бывать.

Поцелуй на вкус как будущее, которое, хоть и зыбко, могло бы стать реальностью, если мы переживем войну.