Книга Все потерянные дочери, страница 107 – Паула Гальего

Иногда это не работает. Иногда же её присутствие возымеет эффект — как в ту ночь, когда снаружи стоял лютый холод, а внутри бушевали страшные чувства.

Командор только что видела, как её друг сражался с двумя урсуге, древним ужасом, о существовании которого она и не подозревала; наблюдала, как её подруга ломала шеи этим тварям, а затем слышала, как её надежды были отданы на откуп невозможному решению. Теперь, пока остальные ищут выход, сестра является ей.

Нирида видит её краем глаза. Если она попытается взглянуть прямо, силуэт испарится, словно его и нет. Сбоку она видит её четко: бледное окровавленное платье, кожа, всё еще хранящая золотистый оттенок, какой была при жизни. Но лица разглядеть не удается. Она не знает, какое у неё выражение, но боится представить, что на нем застыло страдание.

Она хочет уйти, когда уходят остальные. Хочет броситься бежать прочь от боли и невозможных решений, но присутствие сестры напоминает ей, почему та погибла и почему теперь сражается она сама; и она спрашивает себя, какой во всем этом смысл, если не ценить жизнь, что теплится среди стольких смертей.

Она остается в комнате Евы. И сестра исчезает.

— Тебе лучше уйти, — говорит ей девушка. — Лучше? — переспрашивает Нирида. — Для твоего же блага, — отвечает та.

Командор делает шаг вперед. Смотрит на неё сверху вниз, ловя каждый жест, следя за интонациями голоса, за движением горла при глотке. — Я тебе не подхожу, — добавляет та, набираясь смелости. — А что ты знаешь о том, что мне подходит? — бросает вызов Нирида, делая еще шаг. — Может быть, в другой жизни, лучшей, более простой. Не в этой, — шепчет Ворон. — У нас нет других жизней, Ева. Это всё, что есть.

Ева колеблется. Подносит руку к груди, к месту, которое считает разбитым, и пальцы сжимают ткань рубашки, ища, за что уцепиться, что-то, что заставит её быть сильной за двоих. Она не находит.

— Я не хорошая, — шепчет она, и произнести это вслух стоит усилий. Командор Волков этого не знает, но Ева давно повторяет это себе в тишине. Делает это с тех пор, как много лет назад ей дали маску, которую она должна была носить, и уверили, что её жизнь не имеет ценности, если не посвящена высшему благу. Делает это с тех пор,как проиграла первое испытание, и наставница избила её. Делает это с тех пор, как однажды ночью впервые заплакала перед товарищами, и все притворились, что не слышат её рыданий.

— Я тоже, — выносит вердикт командор. Ева фыркает. Думает, что та не ведает, что говорит.

Но Нирида игнорирует её. Она тянется к поясу, на котором висит оружие, расстегивает его, снимает ножны с мечом из лунной стали и кладет их на комод в гостиной. Затем снова смотрит на неё.

— Я достаточно взрослая, чтобы принимать собственные решения, честная, чтобы знать, чего хочу, и смелая, чтобы попросить об этом. А сейчас я хочу снять остальное оружие, раздеть тебя и провести с тобой остаток ночи. Попроси меня уйти, и я уйду; я не стану пытаться снова. Позволь мне остаться, и я останусь… со всеми вытекающими последствиями.

Ева не отвечает. Возможно, ей самой не хватает смелости сделать это; но она уже приняла решение. Поэтому она поднимает руки, и её пальцы обхватывают предплечье Нириды. Поэтому она медленно расстегивает ремешок, крепящий маленький кинжал, спрятанный там. Поэтому она кладет это оружие на комод и ждет, когда командор выполнит свои обещания.