Книга Я - его оруженосец. И, да, я девушка! Принц не в курсе!, страница 6 – Ульяна Соболева

Потянуло — и ты пошла. Без сопротивления. Без крика. Без осознания.

Ты просто ушла. Из одного мира — в другой. Из Татьяны — в того, чьё имя только начинает звучать.

Я проснулась. Только не дома. И явно не собой.

Не было раздражающего пищания будильника, который я всегда ставлю на семь утра и который никогда не могу выключить с первого раза. Не было толчка вагонного тормоза, от которого обычно просыпаешься в метро, распахивая глаза с видом: «Где я и кто я?». Не было даже мягкого света утреннего солнца, пробивающегося сквозь занавески моей спальни.

Нет. Всё было иначе.

Я очнулась от холода, нещадного, как объятия бывшего. Холод был везде — в воздухе, который я вдыхала, на коже, которая покрылась мурашками, в костях, которые, казалось, промёрзли насквозь. Сквозняк щекотал щёку сыростью, принося запахи, которые мой мозг никак не мог отнести к знакомым — что-то между прелыми листьями, металлом и чем-то неопределимо тревожным.

А где-то совсем рядом кто-то храпел так выразительно, что казалось — этот звук способен забеременеть от собственной насыщенности. Не один человек — целый хор храпящих, каждый со своим тембром и ритмом. Кто-то посвистывал носом, кто-то рычал, как медведь в зимней спячке, а кто-то издавал звуки, которые больше походили на работу старого двигателя.

Глаза открылись не сразу. Сначала было ощущение — грубое, колючее, словно мир натянул наменя мешок из мешковины, набил внутри щебнем и сказал: «Живи как хочешь, девочка». Веки были тяжёлыми, будто их намазали мёдом, а ресницы слиплись так, что приходилось моргать несколько раз подряд, чтобы разлепить их.

Под щекой не мягкая подушка из IKEA с цветочным принтом, не сумка, не даже собственная рука, а что-то, что можно описать только как «деревянная суровость в форме койки». Грубые доски, неровно оструганные, с сучками, которые впивались в кожу. Матрас, если это можно было назвать матрасом, был тонким, набитым соломой, которая шуршала и кололась при каждом движении.

Воздух пах — и пах отвратительно. Смесь мокрых носков, старой соломы, немытых тел и вчерашнего страха. Плюс что-то кислое, что могло быть остатками ужина, и металлический привкус, который щекотал ноздри и вызывал желание чихнуть.

Где-то в углу шевелились сапоги. Сапоги! Они не просто стояли рядком, как положено обуви — они жили своей жизнью и, по ощущениям, сильно осуждали меня за вторжение. Кожаные, потёртые, со следами грязи и чего-то, что я предпочла не идентифицировать. Один сапог лежал на боку, другой стоял, но как-то криво, будто его владелец снимал их в состоянии крайней усталости.

Я наконец приоткрыла глаза и… увидела. Казарма. Не пятизвёздочный курорт, где я мечтала провести отпуск. Не салон красоты с его привычным запахом шампуней и лаков. Даже не подвал в стиле «лофт-минимал», куда меня как-то затащила подруга на вечеринку.

Настоящая, хардкорная казарма, как из фильмов про войну, где люди кричат «Есть, сэр!» и получают нагоняй за то, что забыли заправить постель по уставу. Грубые деревянные нары, ряд за рядом, как в общежитии для самых неприхотливых студентов. Полки — как стеллажи для хранения усталости. Серые одеяла, которые и моль бы не тронула — слишком грубые, слишком колючие, пропитанные годами пота и отчаяния.

Возле стены на верёвке сохло бельё. Носки с дырками. Штаны, которые когда-то, возможно, были другого цвета. Рубашки, заплатанные в нескольких местах. И нечто, что я на всякий случай не пыталась идентифицировать — слишком странной формы и подозрительного цвета.