Онлайн книга «Джошуа»
|
Помню, как стоял позади неё в родительской спальне, а она красила ресницы, сидя за туалетным столиком, и ровным тоном говорила: «А в чём проблема? Пешком пять минут. И за ручку тебя держать уже стыдно» Я говорил, что не пойду один, потому что мне страшно, а мама отвечала: «Ты всего боишься, ну а что теперь? Жить-то как-то надо» — Мама не любила мою трусость, — поясняю для Алии. На её лице читается удивление, но мне не хочется, чтобы она думала, будто моя мать какая-то… неблагополучная. Ей просто не нравилась слабость, она и себе никогда её не позволяла, а мужчинам — тем более. В её глазах я был мужчиной, даже в восемь лет. «Если не вырвешь зуб, инфекция пойдёт дальше — в мозг, — спокойно сообщала мама, подкрашивая тушью глаз. — Заболеешь менингитом и умрёшь. А если не умрёшь, останешься умственно-отсталым, а тебя природа и так не наградила» Я понял её слова, как «останешься тупым и безмозглым». Наверное, это она и хотела сказать, и оказалась успешна в своей доходчивости. Такая перспектива напугала сильнее детской поликлиники, и я спросил, можно ли взять с собой хотя бы Джошуа. Мама устало ответила, что я пойду один. Я заспорил, а она иронично спросила: «А что, Джошуа в школе больше не учится? Случились какие-то изменения в его биографии?» Я объяснил, что первого сентября в школах линейка — ничего важного. Не помню, что она мне ответила, но на следующий день Джошуа пошел со мной, и всю дорогу объяснял, что в кабинете стоматолога ничего страшного не произойдет, и вообще: «Бояться — глупо. Ты еще не знаешь, что там будет, а ужебоишься. Получается, боишься того, что сам придумал». Я потом с этими словами заходил в кабинет, и выдержал только потому, что повторял про себя: бояться — глупо. Дома, когда родители вернулись с работы, я похвастался перед ними лункой во рту, а мама закатила глаза и спросила у отца: «Ты считаешь нормальным, что он такой?» У меня улыбка с лица сползла, как в мультиках: когда кто-то плавится на жаре и его лицо стекает вниз. Вот у меня тогда буквально наяву это случилось. Я себя таким увидел со стороны. Она объяснила, что я пугаюсь ерунды, и когда справляюсь с ерундой, незаслуженно считаю это героизмом. «Но ты не герой, — говорила она. — Это всего лишь молочный зуб» Еще она что-то говорила про ответственность: я не беру на себя ответственность, вечно витаю в облаках, мужчины так себя вести не должны… Она звучала так, словно делала над собой усилия, и теперь я думаю, что она пыталась подавить в себе отвращение ко мне. У неё не получалось. Чем сильнее она старалась, тем яснее я видел, что противен ей. Я помню, как она поймала мой взгляд и вздохнула, ей будто бы стало стыдно за эти мысли. Она сказала, словно попыталась помириться: «Это не значит, что нужно быть задирой. Просто мне кажется… В тебе нет чего-то важного» — Того, что делает мужчину — мужчиной, — говорю я, вспоминая тот разговор. — Если у меня этого нет, значит, на меня нельзя положиться. Это её слова. — А отец? — уточняет Алия. — Он там присутствовал? — Он сказал: «В восемь лет ещё ничего непонятно». — Получается, заступился? Пожимаю плечами: не такой защиты мне бы хотелось. Но мама тогда ответила: «Хорошо, что ты его понимаешь. Я его не понимаю вообще. Он как будто не мой сын». Алие этот кусок разговора пересказывать не стал — слишком тяжелые слова, чтобы я мог повторить их без слёз. Может быть, в другой раз. |