Книга Джошуа, страница 17 – Микита Франко

— И тогда… — начинает она, а я продолжаю:

— И тогда они придумали отдать меня на дзюдо.

Это место похоже на спортивный зал, где проходили уроки дзюдо, только здесь никогда не загорается свет. Единственный его источник — окно под потолком. Из него бьют солнечные лучи, падая на мягкие маты прожекторными полосками, и для того, чтобы стать главным, нужно подойти к нагретому квадрату под окошком, а потом посмотреть вверх. Свет будет резать глаза, нужно перетерпеть с полминуты, пока пространство вокруг не начнёт исчезать, а тело обретать форму. Ощущения, как после долгого пробуждения: ты приходишь в себя, шевелишь одним пальцем, затем другим. Начинаешь чувствовать.

Ночью он спит, и под лучом в спортивном зале никого нет; я могу легко приходить и уходить, когда захочу.

Но сейчас там стоит он. Мне придется вытолкнуть его, чтобы занять место. Придется сделать ему не по себе.

Я легок и бестелесен: могу взмывать вверх и стелиться по полу, проходить сквозь объекты и принимать любую форму, влетать в его тело и окутывать тревогой. Могу всё.

Когда приближаюсь ближе, слышу шум голосов, шорох бумаги, звуки работающего принтера. За пределами сознания простилается канцелярский мир, я еще никогда не был к нему так близко.

Занимаю место под солнечными лучами — там же, где стоит он, как будто его здесь нет. Пытаюсь слиться с его телом, но чувствую сопротивление: он не пускает меня. Слышу голос, его голос — он с кем-то говорит.

— Мама, ты что, не понимаешь… — звук, словно через сломанный радиоприёмник, не могу полностью разобрать речь.

Я думаю: «Не нужно с ней разговаривать. Мама тебя не любит». Он слышит мои мысли, он считает, они — его. Чувствую, как сопротивление слабеет, его легко растревожить. Прежде, чем я влечу в сознание, присваивая управление себе, он успеет сказать ей: «Мама, хватит…», а потом — расплакаться.

Я врываюсь в его мир, обнаруживаю себя с мобильным в руках, и жму отключение вызова. На моих щеках неприятная влага, я вытираю лицо рукавом, и перед глазами мельтешит синяя ткань прокурорского пиджака. Понимаю, что мне тесно, я скован в движениях: когда поднимаю руки, пиджак тянется за мной, а рубашка норовит выбиться из-за пояса. Опускаю взгляд, осматривая себя: вижу погоны с двумя звездами и пуговицы с гербами Российской Федерации. Форма для тех, кто не любит рыпаться.

Смотрю вокруг: длинныйдубовый стол с двумя мониторами, кожаное кресло, и еще два — по краям, для приёма посетителей. Слева от стола — книжный шкаф, переполненный папками-скоросшивателями, в углу — флагшток с триколором, рядом с ним — герб, за спиной — портрет президента. Боже…

Как ты дослужился до этого к двадцати шести, мальчик?

И когда в кабинет влетает она, я понимаю — как. Его мать.

Она врывается, полы судейской мантии подлетают в воздух и тут же опускаются под громкий хлопок двери. Она взвинчена, выбившиеся из высокой прически пряди падают ей на лицо, она тычет в меня пальцем и начинает орать:

— Не смей бросать трубку, когда я с тобой разговариваю, ясно?!

Молчу. Дать проораться — безошибочная стратегия.

— Я сейчас иду на суд, но потом разберемся! — обещает она, и покидает кабинет с таким же хлопком, с каким сопровождалось её появление.

Отлично. Я рад, что она будет говорить не со мной.