Книга Тетрадь в клеточку, страница 28 – Микита Франко

В общем, недолго думая, я стал зачерпывать плов ложкой и, пока Вонючка не смотрела, быстро вываливал содержимое ложки в руку и опускал ее под стол – собаке. А собака с удовольствием ела!

Я понял, что спасен.

Так я, незаметно для Вонючки, избавился от плова. Иногда она выжидающе смотрела на меня и приходилось делать вид, что я подношу ложку ко рту, но как только она опускала глаза в свою тарелку, я тут же отдавал все собаке.

Вонючкина мама сказала, что я молодец и у меня хороший аппетит. Мне было стыдно, но не сильно: в конце концов, никто из них толком не говорит по-русски, что я могу объяснить им про свое обсессивно-компульсивное расстройство? Даже люди, говорящие со мной на одном языке, ничего в этом не понимают и думают, что я чудик или просто их ненавижу, поэтому не ем у них дома.

Но знаешь, что оказалось потом? Самое ужасное: сломанный магнитофон. Я зря туда пришел, зря мучился с пловом и зря терпел Вонючку.

Она сказала, что попросит папу починить и я смогу прийти хоть завтра. Еще раз проходить через все круги ада Вонючкиной квартиры! То есть не то чтобы там прям ад, квартира как квартира, но все равно они странные неприятные люди, в старой закрытой одежде с неотстиранными пятнами. У них все по-другому: у Вонючки нет ни телевизора, ни компьютера, а их жизнь не похожа на нормальную, и мне это не нравится. Мне не нравится там находиться.

Я сказал:

– Тогда я пошел домой.

Но из-за того, что они живут в однокомнатной квартире, Вонючкина мама все слышала, оказалась тут как тут и начала причитать:

– Не надо домой! Ты же только пришел!

– Илья хотел слушать музыка, – сказала ей Вонючка.

– В другой раз послушать, а сейчас поиграть вместе!

Я закатил глаза над этим «поиграть» – как будто нам пять лет. Но пришлось оставаться, и мы с Вонючкой рисовали в ее альбоме какими-то огрызками от карандашей, играли в непонятную настольную игру и слушали истории ее мамы про то, какая забавная Вонючка была в детстве. Я все смотрел на время и ждал, когда пройдет хотя бы часа два и будет уже уместно пойти домой.

А дома первым делом забрался в душ и принялся отмываться от этой квартиры.

Привет, тетрадь в клеточку.

Рассказал папе, что побывал в гостях у Вонючки. Он первым делом спросил, почему я ее так называю – Вонючка. На самом деле я просто заговорился, я знаю, что при родителях не стоит так называть других детей, но раз уж все равно назвал, пришлось сразу и рассказать, что она грязнуля, у нее старая одежда, опасное количество микробов дома и жирная еда.

А еще сказал:

– Она приехала из Таджикистана.

Он, конечно, ответил, что, даже если она из Таджикистана, это все равно не значит, что ее можно называть Вонючкой. Я сказал, что понял его.

А он говорит:

– Если честно, не вижу в этом смысла…

– В чем? – спрашиваю.

– Не понимаю, почему они едут сюда. По-моему, лучше стараться свою страну поднимать на достойный уровень жизни, а не заполонять другие.

– А что ты сделал для того, чтобы поднять нашу страну?

Я это всерьез спросил, без желания задеть. Но отец почему-то ответил так, как будто я его чем-то уязвил:

– Да это просто выражение такое, не начинай.

Странно. Я и не начинал.

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня рассказал Шпагину о том, как ходил к Биби домой, как скормил плов собаке и как это все оказалось бессмысленно, потому что магнитофон сломался и теперь, по всей видимости, мне придется повторить все заново. Странно, что он единственный человек в классе, с которым я разговариваю, – у нас ведь не очень много общего, все-таки он педик, а я люблю Лизу Миллер и коплю ей на полет на воздушном шаре. Я совершенно точно не хочу дружить со Шпагиным, потому что из-за этой дружбы меня все задразнят, но так как больше ни с кем поговорить не получается, приходится болтать с ним.