Книга Тетрадь в клеточку, страница 26 – Микита Франко

– Я не пойду к ней, – хмуро ответил я.

– Почему?

– Ты че, дурак? Она же вонючка и грязнуля.

– Одно дело, если бы она правда такой была, другое – если это все говорят просто так, чтобы посмеяться.

– Почему просто так? Она же правда грязная, посмотри на ее одежду.

– У нее просто старая одежда.

Меня это злило – конечно, ему легко рассуждать, не ему же предстоит войти в эту атмосферу хаоса и антисанитарии. А я именно так и представлял ее дом: плесень на стенах, непонятная жижа стекает с потолка, повсюду крысы и тараканы…

– Не пойду, – твердо повторил я.

Шпагин пожал плечами.

– Ну и дурак.

Но все равно этот разговор не отпускал меня, особенно из-за предположения Шпагина, что мама могла оставить на кассете что-то важное. Я даже посмотрел первые серии «13 причин почему», и мне стало страшно, что включу эту кассету, а там мама скажет: «Ты ужасный сын, ты меня довел», а потом расскажет с десяток неловких историй, произошедших между нами, которые и подтолкнули ее к суициду. В общем, я хотел знать, что на этой кассете, и одновременно не хотел.

Вечером позвонила бабушка – тоже интересовалась школой. Я дежурно повторил ей то же самое, что и Варе, а потом решил рассказать про Биби. Сказал, что есть такая девочка из Таджикистана и как она, бабушка, думает: не пойти ли мне к ней в гости, чтобы послушать кассету с музыкой?

А бабушка сказала:

– Ой, да ты что, там, наверное, барак какой-нибудь на окраине города, а не квартира,да и опасно это!

– Почему опасно?

– Так ты обрати внимание на криминальные сводки – там же сплошь нерусские имена! Среди них одни быдло и преступники!

– Разве можно так говорить про людей другой национальности? – удивился я.

– Да я же не про всех! – тут же начала оправдываться бабушка. – Наверное, есть среди них хорошие люди, но к нам такие не едут. И потом, ты же боишься грязи.

– Думаешь, там будет грязно?

– Конечно. Ты просто внимательней на улице к таким присмотрись – они грязные, асоциальные, неприятные. Это же не я выдумываю, это ты и сам заметить можешь.

Выслушав бабушку, я попрощался с ней и до сих пор так и не решил, как поступить. Я очень боюсь даже подходить к Вонючке, а переступить порог ее дома – значит добровольно подвергнуть себя риску умереть от какой-нибудь заразной болезни. Может, у нее прямо в квартире живут коровы и лошади?

От всех этих переживаний я помыл перед сном руки двадцать два раза и еще пять раз подряд почистил зубы. Заметил, что опять начинает слезать кожа на руках. Может, зря я выбросил таблетки?

Привет, тетрадь в клеточку.

Сегодня пятница тринадцатое! И сегодня я иду домой к Вонючке – вот уж подходящий день для этого выпал.

Ночью мне опять приснилась мама – мы сидели на кухне, а я был в фашистской форме, и челка у меня была прилизана набок, как у Адольфа Гитлера. Хорошо хоть не было усов.

Мама спросила, зачем я так вырядился, а я и сам не знаю, я ведь не помню, как оказался в такой одежде – этого во сне не было. Поэтому я просто молчал, а потом мама спросила, послушаю ли я кассету дома у Вонючки.

Я сказал:

– Нет, я боюсь к ней идти, вдруг там очень грязно.

А она говорит:

– То есть тебе плевать, что я оставила для тебя послание? Ты лучше никогда не узнаешь, что там, чем один раз сходишь к Вонючке домой? Ты такой трус?

Я хотел сказать маме, что я не трус и что я хочу знать, что на кассете, но, как это бывает только во сне, – у меня полностью пропал голос, я пытался что-то сказать, но не мог и только жалко открывал рот. А мама, глядя на это, начала смеяться надо мной, и даже когда все исчезло и я остался один посреди темной пустоты, то все еще слышал ее смех. И это был плохой смех, недобрый.