Книга Окна во двор, страница 100 – Микита Франко

– Могло ли это быть чем-то другим?

Я видел, как он мнется, как ему хочется сказать что-то утешительное для меня, но любой такой ответ окажется ложью и он не решается мне соврать. Я не стал его мучить. Тихо сказал:

– Ладно. Я понял.

В неловкой тишине Майло зашуршал сигаретной пачкой – вытащив ее из кармана, он высыпал на ладонь две самокрутки. Одну из них протянул мне, вновь произнеся свою любимую фразочку:

– По-моему, тебе нужно расслабиться.

Мы распахнули окно и, расположившись на широком подоконнике, закурили.

Всякий раз, когда я делал затяжку, мерзкий голос в моей голове повторял: за эти несколько часов беспамятства я буду расплачиваться тяжелой зависимостью. Но я затыкал его, убеждал себя, что это неважно.

* * *

Теперь участниками бесконечной цепочки сокрытий и недомолвок стали все члены семьи: Слава скрывал свои новые отношения, я скрывал, что знаю об этихновых отношениях, все втроем мы скрывали от Вани травмирующую информацию о расставании родителей и последствиях комы, а Ваня скрывал от нас, что давно все понял.

Последнее, кстати, выяснилось случайно: я забыл поставить телефон на беззвучный – а рано или поздно это должно было случиться, верно? Мне позвонил Майло, и на всю палату заиграла «Killer Queen», одна из лучших песен всех времен и народов, а Ваня поморщился. Слава бросил убийственный взгляд на меня, потом с сочувствием глянул на Ваню – было видно, что он ждет какого-то вопроса или хотя бы негодования со стороны брата, но тот молчал.

Тогда Слава спросил сам:

– Все в порядке?

– Да, – невозмутимо ответил Ваня.

Мы с папой переглянулись: это было странно. В моей душе теплилась надежда, что все не так плохо, я много читал про эту так называемую амузию и понял, что степень неразличимости невербальных звуков может сильно разниться от случая к случаю. Но когда мы спросили врача, его вердикт звучал неутешительно:

– Так или иначе, он слышит музыку искаженно и, как музыкант, не может этого не понимать.

– Тогда почему он молчит? – спрашивал Слава. – Разве он не должен пожаловаться на это?

– Видимо, по той же причине, почему взрослые оттягивают походы к врачу и вовремя не вызывают скорую. – Хмыкнув, он передразнил: – «Может, пройдет!»

Доктор скрылся в кабинете, оставляя нас со Славой в пустом коридоре. Папа несколько вопросительно посмотрел на меня, и я подумал, что он ждет моего мнения.

– По-моему, лучше поговорить об этом с Ваней, – сказал я.

– А по-моему, пока не стоит, – возразил он.

Я посмотрел ему в глаза.

– Почему мы все время врём друг другу?

Это был вопрос не только о Ване, а вообще… Обо всем. И мне хотелось, чтобы Слава понял меня.

– Недоговариваем, – поправил он.

– Ага, конечно, – раздраженно ответил я. – Даже в России не было столько лжи.

– В России вся наша жизнь была одной большой ложью.

Он меня как к месту пригвоздил своими словами. Я растерялся на миг, не зная, что ответить, и папа начал уходить, возвращаться обратно в палату. Собравшись с мыслями, я выдохнул:

– А разве здесь правда?

Но он сделал вид, что не услышал меня, хотя я точно знаю, что это не так.

Я представил, как вернусь в Ванину палату, где опять сделаю вид, что ничего не изменилось, что ложки действительно гремят так отвратительно, как кажетсябрату, а пение птиц за окном невыносимо фальшиво. Потом, выйдя из больницы, я позвоню Льву: изображу непринужденную улыбку, рассказывая о наших делах, и, конечно, ни взглядом, ни намеком не дам понять, что вокруг Славы ошивается непонятный мужик, провожающий его до дома. Лев будет казаться невыспавшимся и уставшим, но соврет мне, что все в порядке, а я, отключив звонок, передам эту ложь Славе. Почему всю свою жизнь я только и делаю, что храню чужие тайны?