Онлайн книга «История Льва»
|
Она вернулась к толпе, ожидающей, когда гроб с Юрой отправят в яму, а Лёва так и остался сидеть возле чужой могилы. Он слышал, как люди что-то говорят. Какие-то прощальные речи. Вроде бы даже дядя Миша. - Он был славный парень… О лучшем сыне я и мечтать не мог… Лёва злился: «Ты не знаешь, каким он был. Никто из вас не знает». Через эту злость пробивалось горестное понимание: он, Лёва, тоже не знает. Он услышал, как на гроб опустилась крышка, щёлкнули медные зажимы. Тогда, пошатываясь, всё-таки подошёл к толпе, уверенный: если он не увидит еголица, он сможет это выдержать. Лёгонький деревянный ящик подняли на длинных полотенцах и начали опускать в глубокую яму. «Не думай, что он там. Не думай об этом. Не представляй», - уговаривал себя Лёва, и всё равно видел эту картину: Юру, зажатого в узком пространстве гроба, одинокого, напуганного, как будто он действительно мог что-то чувствовать. Лёва пытался пробраться ближе, но толпа теснила его обратно, он ловил на себе недовольные взгляды родственников, учителей, соседей. Им, наверное, казалось, что он здесь такой же, как все: одноклассник, сосед, приятель, лезущий вперед от любопытства. Они не понимали, что Шева провёл с ним последнюю ночь своей жизни, и этой ночью он признавался Лёве в любви, а утром они лежали, переплетая пальцы, и когда кто-то делает такое с тобой накануне собственной смерти – это очень даже весомо. Хорошо, что Лёву заметила тётя Света. Она мягко вывела его из толпы, ближе к яме, шепотом поблагодарив за то, что пришёл, и Лёва хмыкнул: можно подумать, он в гостях. У неё были такие же глаза, как у него самого: красные, воспаленные, с лопнувшими сосудиками на белках. Двое могильщиков заработали лопатами, люди начали подходить к яме и кидать комья сухой глины. Лёва тоже кинул, на автомате. Пока закапывали могилу, толпа редела, Лёвина мама сказала ему на ухо: - Я пойду. Ты вернешься сам? Он кивнул. К тому моменту, как могила сравнялась с землей, остались всего человек десять: Лёва, тётя Света, дядя Миша, классная руководительница и несколько родственников – все они стояли как статуи, не позволяя себе шелохнуться. Холмик насыпали в гнетущем молчании под карканье ворон. В конце установили деревянный крест и Лёва, подняв на него взгляд, почувствовал, как подкашиваются ноги. К кресту была прибита Юрина фотография: прошлогодняя, ещё до того, как он начал нюхать клей, до того, как стал Шевой, до всего плохого. На этой фотографии у Юры были розовые щеки, словно его сфотографировали только с мороза, а золотистые глаза смотрели в камеру с хитрым прищуром. Лёва только тогда подумал, что они, глаза, действительно золотистые, а не карие, как ему казалось раньше. Под фотографией была табличка с именем и годами жизни: Юра Сорокин (22.10.1982 – 15.07.1997) Вот так вот: Юра. Не Юрий. И не Юрий Михайлович, как написано на могилах взрослых людей. Юрием оностался только в школьных журналах, а Юрием Михайловичем ему уже никогда не стать. Буквы и цифры на табличке поплыли перед глазами, Лёва почувствовал, как качнулся вперед, но твёрдая рука дяди Миша упёрлась ему в грудь, не давая упасть. - Тебе нехорошо? – его обеспокоенное лицо едва угадывалось среди мелькающих точек перед глазами. Лёва покачал головой: мол, всё нормально. |