Онлайн книга «История Льва»
|
В горле встал комок из слёз и Лёве сделалось ещё противней: как легко он теперь может разреветься. Но при мелюзге реветь было нельзя, они бы подняли его на смех, поэтому Лёва вылез из койки и на ослабших ногах отправился искать туалет, чтобы запереться в кабинке и наплакаться там. Когда нашёл заветную дверь с нарисованной буквой «М», оказалось, что нет никаких кабинок: только дырки в полу, а между ними крашенные в зелёный цвет перегородки. «Вот так прикол, конечно», - мрачно подумал Лёва. Даже плакать расхотелось. Устроившись на подоконнике, он пригляделся к окну: со стороны уборной, наискосок, по стеклу ползла большая трещина, заклеенная скотчем. На похоронах одноклассники судачили между собой, что Шева разбил в туалете стекло («Кулаком?!» - испуганно уточняли девчонки, а парни деловито кивали: «Да, кулаком, как Рэмбо»), а осколками вскрыл вены. Не ясно, сколько в этой истории правды: может быть, она обросла деталями и домыслами, как и любые школьные сплетни, но про вены – это ведь правда. Дядя Миша подтвердил. Значит, какие-то осколки и правда были. Лёва задумался: может ли он ударить по стеклу кулаком? Здесь, в этом больничном туалете, даже не сложно: наверное, если надавить на трещину, то оно распадётся на два больших осколка и без удара. Большой осколок можно разбить о подоконник и получатся осколки поменьше. Потом взять один из них и… Лёва не мог и представить, как вскрывает себе вены. Стало ясно: он слабак, трус, в нём нет столько смелости, сколько в Шеве. Из всех способов умереть, вскрытие вен казалось ему самым страшным: это, должно быть, так больно,и жутко, и столько крови. Куда проще сделать шаг с большой высоты, ну или на худой конец – веревку обмотать вокруг шеи. На такое, может быть, он и решился, но только не вены… Почему Юре не было страшно? Лёва начал перебирать в голове другие варианты, но ничего не подходило: в здании четыре этажа, веревки у него нет. Странно даже: люди умирают каждый день от всяких нелепостей, порой кажется, что человек так хрупок, а как захочется себя убить, то хрен там: не получается. Дверь заскрипела и в уборную шагнул бритый мальчик с подбитым глазом. Лёва решил вернуться в палату, чтобы не смущать человека в этом туалете без кабинок. По дороге размышлял: получится ли что-нибудь толковое, если он перестанет принимать таблетки и накопит их для самоубийства? С другой стороны, тоже страшно: выпьешь, а потом не знаешь, сдохнешь или проблюёшься. Едва он, сонно покачиваясь, завернул в свою палату, как что-то налетело на него, стукнулось в живот и закричало: - Лёва! Конечно, это было не «что-то», а «кто-то». Лёва, пробираясь к реальности через замутненное сознание, не сразу сообразил, что перед ним Пелагея. Она обхватила его за талию и сдавила с такой силой, что он не на шутку заподозрил сестру во владении удушающими приёмами. - Всё, отпускай, - прохрипел он, погладив девочку по белобрысой макушке. Отпустив, Пелагея тут же взяла его за руку и повела к кровати, как будто это он – маленький, а не она. Там, на краешке, придерживаясь за живот, сидела мама: увидев Лёву, она улыбнулась и нежно потрепала его по лохматым волосам. - Тебе получше? - Угу. Он забрался в постель, следом за ним туда же забралась Пелагея, беспардонно уселась к нему на колени и… расплакалась. Голубые глаза стали огромными, как монеты в пять рублей, по щекам покатились слёзы и быстро-быстро закапали на больничные простыни. |