Книга Сильверсмит, страница 202 – Л. Дж. Кларен

— Ты позволил мне излить тебе душу об их смерти, — произнесла я с ненавистью. — Просил доверить тебе эту боль, зная, что именно ты ее причинил.

— Потому что это моя ноша, а не твоя, — он протянул руку к моей и замер, ожидая, отдерну ли я ее. Должна была, но не сделала этого. Он коснулся меня, и я не смогла отпрянуть. Как будто разум не доверял ему, а тело — да. И на этот раз я позволила. И хоть ненавидела себя за это, его прикосновение все равно успокаивало. Даже когда он говорил чудовищные вещи, дыхание мое выравнивалось, а сердце билось ровнее. — Она никогда не должна была стать твоей.

Он был так близко, такой теплый, так пахнущий кедром и кожей, что мне хотелось уткнуться лицом в его грудь. Источник боли и убежище в одном лице.

Убийца, повторяла я про себя снова и снова. Он убийца.

Но разве я не знала этого с самого начала?

— Зачем ты заключил с ним сделку? — я выдернула руку, вновь обретая привычную злость.

— Потому что это был единственный способ увидеть тебя снова, — его ладонь осталась на постели и все еще тянулась ко мне. — Я согласился быть его палачом в обмен на бессмертие.

Тошнота поднялась из желудка. Молохай говорил, что подумывал заставить Гэвина убить меня, но предпочел сделать это сам. И правда, в Товике я слышала, как Гэвин сказал Даймонду, что Молохай захочет убить меня собственноручно. И он это сделал.

Если убийства, по крайней мере некоторых, как Филиппа и Оливера, не были его выбором… то это, должно быть, была особая форма пытки.

— Ты подарил Оливеру игрушечную лошадку перед тем, как убить его? — с трудом выдавила я.

Он неровно выдохнул, глаза его расширились, но не спросил, откуда я знаю. Лишь кивнул.

— Какого она была цвета?

Он ответил без промедления:

— Черная, с белым ромбом на груди. Я просто… — его голос надломился. — Я не хотел, чтобы он боялся. Дети… я… — выдох сорвался мучительно. — Клятва не должна была распространяться на невинных. Это не то, на что я соглашался.

Да. Особая форма пытки, действительно.

— А пророчество? — прохрипела я.

— Пророчество ложь, но сила твоя — настоящая. Четыреста лет назад, вскоре после нашей свадьбы, Симеон похитил тебя и погрузил в глубокий, безвременный сон, чтобы выиграть время. Он убедил весь мир, кроме меня, Элоуэн и Филиппа, что ты — ребенок Симеона и Элоуэн. Твои люди верят, что дитя Кристабель умерло через три дня после рождения и до недавней ночи Молохай верил в то же. Он искал силу Сельварена с того дня, как ты родилась. Он может… чувствовать ее. Но не знал, что ты выжила. Не знал, что эта сила — ты. Его неведение — единственное хорошее, что вышло из лжи Симеона.

— Ребенок Кристабель?.. — прошептала я, лицо скривилось от непонимания, слезы жгли глаза.

И тут во мне эхом отозвались слова Молохая:

Ты не дочь Симеона…

Грязная маленькая сука…

Конечно, ты не помнишь, как я оставил тебе этот шрам — тебе ведь было всего три дня от роду…

Гэвин кивнул и указал на шрам у меня на груди:

— Вот сюда он тебя ударил. Пытался убить.

Внутри все сжалось. Я вспомнила, как Гэвин разозлился, когда спросил, откуда этот шрам, а я не знала. Как будто само знание было вырвано из меня.

И когда он рассказывал мне о своей жене, учитывая, что это была я, или та, кем я когда-то была…

Родом из знатной, богатой семьи.

Ее оберегали, но… задушили заботой.