Книга Сильверсмит, страница 204 – Л. Дж. Кларен

— Я могла бы найти этот смысл, зная правду.

— Ты сама сказала, что не хочешь мужа, — на его лице мелькнула тень боли. В груди заскребло, когда я вспомнила свои слова в Уорриче… те, что я сказала об Элиасе. — И почему бы тебе хотеть его? Тебе девятнадцать. На тебе весь этот чертов мир, — он покачал головой. — Я не собирался навязывать тебе это. Себя. Особенно пока я связан с Молохаем… и пока не знаю, сколько еще… — он запнулся, голос дрогнул.

— Ты должен был сказать мне, — прошептала я. — Я хотела тебя.

— Ты просто хотела, чтобы я тебя трахнул, — выдохнул он, лицо исказилось от боли.

Слезы обожгли глаза. Потому что он в это верил. Потому что думал, что это все, чего я хотела, а ведь это было лишь все, что я позволила себе хотеть.

— Элла, — тихо сказал он, — это теперь твоя реальность. Я хотел дать тебе шанс самой понять, кто ты. Чего ты хочешь от этой жизни.

— Я имела право знать!

— А я, блядь, трус! — слова сорвались с его губ глухо, хрипло, надломленно. — Я сраный трус, потому что до усрачки боялся потерять хоть ту каплю твоей привязанности, что у меня была в эти недели. Я не мог вынести мысли, что стану еще одним, кто попытается запереть тебя в клетку, заставить быть тем, кем ты не хочешь.

Он провел ладонями по лицу, потом замер, подбирая слова.

— С самого твоего рождения другие решали, кем ты должна быть. Всю жизнь ты прожила в кандалах, Ариэлла — тогда и сейчас, — он взял мои уставшие, дрожащие пальцы в свои. — Нет ни времени, ни жизни, ни мира, где я не любил бы тебя, но я не буду указывать тебе, кто я для тебя теперь. Это решишь ты. Я пытался показать тебе лучшее, что есть во мне, и, возможно, провалился. Пытался показать, как сильно я тебя люблю. Но выбор за тобой.

Его лицо исказилось от ревнивой муки, и я поняла, что он думает о другом. О другом человеке, которого я могла бы выбрать. И это его убивало.

— Твою жизнь… то, что было между нами, — у тебя украли, — он продолжил, голос стал тихим, почти молитвенным. — И, боги, если настанет день, когда я буду свободен от Молохая, я молю, чтобы ты снова выбрала меня, — он говорил, будто его душа истекала кровью, точно так же, как кровоточила моя. — Но выбрала меня в этой жизни. Не из-за клятвы, которую дала четыре века назад, в жизни, что тебе не принадлежит. Когда я сказал, что больше всего хочу твоей свободы — я это имел в виду. Я, может, и чудовище, и тварь, и все, что угодно, но для тебя я не стану еще одной цепью.

— Тогда ты не должен был приходить, — сказала я, но даже сама себе не поверила. — Если это моя жизнь, ты не должен был здесь появляться, — горло сжалось. — Я позволила тебе коснуться меня. Я просила тебя о большем. Я хотела большего. И, возможно… — я задыхалась от этого признания, — часть меня все еще хочет, — я опустила взгляд. — Ты не должен был позволять мне… чувствовать что-то к тебе.

— И я говорил тебе, что я эгоистичный ублюдок, — произнес он хрипло. — Я не мог держаться подальше от тебя, Элла. Если бы я был лучшим человеком, я бы ушел, но я не такой. Мне нужно было знать, что ты сможешь постоять за себя, прежде чем я предстану перед этими людьми. Я должен был попытаться… ради твоего сердца… боги, я должен был попытаться. И я должен был узнать тебя заново, даже если это было бы последнее, что я когда-либо сделал.