Книга Госпожа следователь, или Мария Сергеевна снова в деле, страница 75 – Хелен Гуда, Агния Сказка

Я сидела напротив Жофрея, вцепившись побелевшими пальцами в край сиденья, как обессиленный утопающий — в спасательный, но такой ненадежный круг. Его лицо, обычно такое безмятежное, спокойное и невозмутимое, словно гладь озера в ясный день, сейчас было напряжено до предела, словно натянутая струна, готовая вот-вот лопнуть. В полумраке кареты, которую освещала одна-единственная свеча, его глаза казались еще темнее, бездонными колодцами тревоги, в которых плескалось мое собственное отчаянье, приправленное страхом.

"Это безумие, чистейшее безумие, мы точно не успеем", — предательски шептала мысль, которая заползла в сознание, словно ядовитая змея.

Но стоило мне лишь на мгновение представить себе Ришелье, этого прохиндея, но все же человека, пусть и не совсем честного и порядочного, корчащегося в муках от действия смертоносного яда, все сомнения мигом улетучивались, словно дым, развеянный ветром. Никаких "если". Мы просто не могли его бросить. Просто по-человечески я не могла позволить ему умереть.

— Уверен, Этьен Леруа скроется, — пробормотал Жофрей. — Такие, как он, чуют опасность.

— Ришелье важнее, — твердила я себе, как упрямый ребенок, заучивающий наизусть молитву, словно пыталась успокоить себя этими словами. — С Этьеном Леруа разберемся позднее. Отправим ориентировки по королевству, перекроем границы, но Ришелье надо успеть спасти.

— Да, — согласился Дюбуа.

Карета резко затормозила, подбросив меня вперед, словно тряпичную куклу. Мы приехали. Не дожидаясь, пока Бен, запыхавшийся и промокший до нитки, откроет дверцу, я пулей выскочила на мостовую, едва не споткнувшись о предательский подол платья. Жофрей был уже рядом, его надежная рука крепко сжала мою, придавая уверенности, которой мне сейчас так отчаянно не хватало. Вместе, не произнеся ни слова, мы бросились к массивной, окованной железом двери, ведущей в квартиру следователя-пройдохи.

Я принялась отчаянно, безумно колотить в дверь что было сил, не чувствуя боли в онемевших от холода кулаках, словно стучалась не в дверь, а в крышку гроба на собственных похоронах, пытаясь отсрочить неизбежное. Тишина. Зловещая, звенящая тишина. Лишь заунывный, оглушающий вой ветра и стук моего собственного бешено колотящегося сердца отдавались в голове навязчивым эхом. Стук, стук, стук… Ни единого звука в ответ. Ни малейшего шороха за дверью.

— Может быть, он спит? — промелькнула слабая, робкая надежда, словно крошечный огонек в непроглядной тьме. — Может быть, все в порядке и мы зря поддались панике, зря бросили все и примчались сюда сломя голову? Может, он раскусил план этой мегеры? Или конфеты не ест?

Но Жофрей, не произнеся ни единого слова, не обращая внимания на мои призрачные надежды, отступил на шаг назад и одним мощным ударом плеча выбил чертову дверь. Тяжелый дуб с оглушительным треском распахнулся, обнажив темный зловещий проем, словно зияющую пасть чудовища, готовую поглотить нас целиком.

Внутри царил густой полумрак, едва разгоняемый тусклым светом, едва пробивающимся сквозь неплотно задернутые тяжелые шторы. Запах… Запах был странным, неестественным, вызывающим тревогу. Сладковато-приторный, словно переспелые фрукты, начинающие гнить, но в то же время отталкивающим, с едва уловимой примесью острой едкой горечи. Он безошибочно напомнил мне об аптекарском крыле в нашем пансионе, где в воздухе смешивались запахи сушеных трав, загадочных порошков и… ядов. Да, у нас там был довольно эксцентричный лекарь, которого больше интересовали яды, чем лекарства для воспитанниц.