Книга Берен и Лутиэн, страница 29 – Джон Рональд Руэл Толкин

«Пока что чужая, – отвечает Тинувиэль, – хотя после, может статься, все изменится по милости твоей, владыка Мелько. Или не знаешь ты, что я – Тинувиэль, дочь Тинвелинта, объявленного вне закона; он прогнал меня из своих чертогов, ибо он – властный эльф, а я не дарю любовь свою по его приказу».

Воистину подивился Мелько, что дочь Тинвелинта сама, по доброй воле, явилась в его обитель, жуткую крепость Ангаманди; и, заподозрив неладное, вопросил, чего желает она. «Ибо разве не знаешь ты, – молвил он, – что не жалуют здесь ни отца твоего, ни его родню; и напрасно дожидалась бы ты от меня слов милости и доброго привета».

«Так и отец мой говорил, – отвечала Тинувиэль, – но с какой стати мне верить ему? Взгляни: великое искусство танца дано мне, и я бы станцевала теперь перед тобою, повелитель, ибо тогда, сдается мне, охотно отвел бы ты мне какой-нибудь жалкий угол в своих чертогах, где бы я и ютилась до тех пор, пока не придет тебе в голову призвать к себе маленькую плясунью Тинувиэль, дабы облегчить бремя своих забот».

«Нет, – ответствовал Мелько, – такие забавы не по душе мне, но ежели проделала ты путь столь далекий, чтобы потанцевать, – так танцуй, а после поглядим», – и при этих словах он воззрился на нее с отвратительным вожделением, ибо в темной его душе зародился злобный замысел.

Тогда Тинувиэль закружилась в танце, подобного которому ни она, ни другой лесной дух, фея или эльф не танцевали ни встарь, ни впредь; и через некоторое время даже пристальный взгляд Мелько преисполнился изумления. Она скользила по залу стремительно, как ласточка, бесшумно, как летучая мышь, волшебно-прекрасная, как одна только Тинувиэль; то оказывалась она подле Мелько, то перед ним, то позади, и туманные ее одежды овевали его лик и трепеталиперед его взором; и всеми, кто стоял в том зале либо примостился у стен, одним за другим овладевала дрема, крепко засыпали они и видели во сне все то, к чему стремились злобные их сердца.

Под троном каменными изваяниями застыли гадюки, волки у ног Мелько зевнули и задремали; завороженный, Мелько не сводил глаз с плясуньи – но засыпать и не думал. Тогда Тинувиэль еще стремительнее закружилась в танце перед его взором и, танцуя, запела негромким голосом чарующую песнь, которой научила ее Гвенделинг давным-давно; песнь, что певали юноши и девы под кипарисами в садах Лориэна, когда Златое Древо угасало и мерцал Сильпион. Голоса соловьев звучали в ней, и тонкие неуловимые ароматы словно бы повеяли в воздухе мерзкого зала, в то время как Тинувиэль ступала по полу легко, как перышко на ветру; с тех пор не видывали там столь дивной красоты и не слыхивали столь дивного голоса; и Айну Мелько, невзирая на всю свою мощь и величие, оказался побежден волшебством эльфийской девы; воистину, сон смежил бы даже веки Лориэна, окажись он там. И вот Мелько пал, усыпленный, и погрузился, наконец, в непробудную дрему, и сполз с трона на пол, и железная его корона откатилась в сторону.

И вдруг смолкла Тинувиэль. В зале не слышно было ни звука, помимо сонного дыхания; даже Берен задремал под самым троном Мелько; но Тинувиэль встряхнула своего спутника, и тот, наконец, пробудился. Тогда, трепеща от страха, он разорвал свое обманное облачение и, освободившись от шкуры, вскочил на ноги. И вот извлекает Берен нож, каковой позаимствовал в кухнях Тевильдо, и хватает тяжелую железную корону; но Тинувиэль не смогла сдвинуть ее с места, и силы мускулов Берена едва достало, чтобы развернуть ее. Рассудок их мутится от страха, пока в темном этом чертоге погруженного в сон зла Берен старается, производя как можно менее шума, добыть Сильмариль при помощи своего ножа. И вот Берен высвобождает чудесный камень из середины; пот льется у нома со лба; но едва извлекает он самоцвет из короны, ло! – нож его ломается с громким треском.