Книга Берен и Лутиэн, страница 31 – Джон Рональд Руэл Толкин

И вот отправляется он со сворой псов через леса, преследуя орков и танов Тевильдо; много ран получил он сам, многих убил, напугал или обратил в бегство, пока как-то вечером Валар не привели его на поляну в той северной части Артанора, что после названа была Нан Думгортин, земля темных идолов, но не об этом наша повесть. Однако даже тогда то был зловещий край, темный и мрачный, и ужас таился под сенью его угрюмых деревьев – не меньший, чем в Таурфуин; и наши эльфы, Тинувиэль и Берен, распростерлись там на земле – измученные, утратившие надежду, и Тинувиэль рыдала, Берен же вертел в руке нож.

Едва Хуан увидел их, он не дал им вымолвить и слова или рассказать что-либо о своих приключениях, но тотчас же подхватил Тинувиэль на свою могучую спину и повелел Берену бежать рядом изо всех сил, «ибо, – молвил он, – сюда стремительно приближается огромный отряд орков, и волки – разведчики и следопыты при них». Свора Хуана бежит тут же; быстро мчатся они вперед по кратчайшим тайным тропам к далекой обители народа Тинвелинта. Так беглецы ускользнули от вражеских полчищ, однако после не раз встречались им на пути рыскающие злобные твари, и Берен убил орка, каковой едва не утащил Тинувиэль; то было достойное деяние. Видя, что погоня по-прежнему следует за ними по пятам, Хуан вновь повел беглецов извилистыми окольными путями, ибо не смел до поры доставить их прямо к земле лесных фэйри. Столь ловко выбирал он дорогу, что, наконец, спустямного дней, погоня далеко отстала, и более никаких орочьих банд не видели и не слышали они; гоблины больше не подстерегали их, а в ночном воздухе не раздавался вой свирепых волков; быть может, потому, что уже вступили они в пределы круга чар Гвенделинг, чар, что хранили тропы от злобных тварей и ограждали от зла земли лесных эльфов.

Тогда Тинувиэль опять вздохнула свободно, – в первый раз с тех пор, как бежала она из чертогов своего отца; и Берен отдыхал на солнце от мрака Ангбанда до тех пор, пока горечь рабства не оставила его вовсе. Вновь забыли беглецы о страхе, ибо свет струился сквозь зеленую листву, и шептались свежие ветра, и пели птицы.

Однако наступил, наконец, день, когда, пробудившись от глубокого сна, Берен вскочил, словно отрешившись от счастливых грез, внезапно пришедших на ум, и молвил: «Прощай, о Хуан, самый верный из друзей, и ты, маленькая Тинувиэль, любимая моя, прощай. Об одном только молю я тебя – отправляйся теперь под защиту своего дома, пусть славный Хуан отведет тебя. А я – увы! – должен укрыться в уединении лесных чащ, ибо утратил я добытый Сильмариль и никогда не осмелюсь еще раз приблизиться к Ангаманди, потому вход в чертоги Тинвелинта закрыт для меня». И Берен заплакал про себя, но Тинувиэль, что была рядом и слышала его сетования, подошла к Берену и молвила: «Нет, теперь изменилось мое сердце, и если ты поселишься в лесах, о Берен Эрмабвед, тогда и я сделаю то же; а если ты станешь скитаться в глуши, и я приму жизнь скитаний – с тобою ли, или вослед за тобою: однако отцу моему не видеть меня вновь, если ты сам не отведешь меня к нему». Тогда воистину обрадовался Берен ее нежным словам, и счастлив был бы он жить с нею охотником в глуши, но сердце его сжалось при мысли о том, сколько выстрадала она из-за него, и ради Тинувиэли Берен забыл о своей гордости. Тинувиэль же увещевала его, говоря, что подобное упрямство – чистое безумие и что отец ее встретит беглецов не иначе как с ликованием, радуясь, что вновь видит дочь живою и невредимою, – и «может статься, – молвила Тинувиэль, – он устыдится, что шутка его обрекла твою прекрасную руку челюстям Каркараса». Долго уговаривала она Хуана вернуться с ними, ибо «отец мой должен тебе великую награду, о Хуан, – молвит она, – если хоть сколько-нибудь любит свою дочь».