Книга Эта башня во мне, страница 115 – Надежда Ожигина

Музыкант чуть запнулся, но спорить не стал: поклонился – согласно образу, под прямым углом, сложив руки в кольцо. Бережно пристроил в сторонке гуцинь, присел, оправив рукава халата.

Лето в Москве, а несчастный китаец с эдакой кучей тряпья на плечах! Даже Кондашов скинул пиджак, оставшись под солнцем в светлой рубашке с расстегнутым воротником. А этот бедолага – в ворохе тканей да еще и в маске на пол-лица! Интересно, как в этом костюме в древности в туалет ходили? И сейчас-то проблемно на унитазах, а тогда, в отсутствие современных удобств – в белых шелках по выгребным ямам?

– Жарко, – признался наймит, верно истолковав любопытство хозяина.

Голос – бархатный до мурашек, ниже, чем ожидал Кондашов, при эдаком хрупком телосложении.

– В древности все было слишком, что на Западе, что на Востоке. У нас ткани одна на другую, вроде термоса для тела под нещадным солнцем. А как справлялись железные рыцари, идущие Крестовым походом? Каково им было в песках Палестины?

Кондашов самолично взял в руки чайник, наполнил чашки прозрачным вином. Предложил гостю палочки и закуски.

Тот кивнул с благодарностью, приподнял чашу, благословляя московского барина, хозяина исподнего Дома. Но едва пригубил, поставил на стол, жадно набросившись на закуски. Ну конечно, это Москва златоглавая успела и позавтракать, и пообедать. А несчастный гуцинист все играл и играл, пачкая кровью струны из шелка.

– И как на ваш современный вкус все излишества старины дремучей? – Кондашов благодушно подвинул тарелки поближе к изможденному музыканту.

– Чертовски неудобно, – признался тот, звеня по фарфору чашки изящными палочками из бамбука. – Рукава – сплошное мучение. Это в фильмах все красиво и просто: ткани развеваются по ветру, подчеркивая стать героя. И оружие, и место хранения, и салфетка после обеда. А по жизни вечно – то макнешь не туда, то вокруг руки обмотает, будто сам себя спеленал. И подол еще, не порвешь, так споткнешься.Но что поделать, дорамы рулят, посетители жаждут аутентичности.

Он очень складно говорил по-русски, лишь слегка смягчал и тонировал звуки. За серебряной маской не разглядеть, кто там спрятался в глубине, закрыты и нос, и скулы, видна только нижняя часть лица и темные глаза из щелей-бойниц. Но по шее, по ярким красивым губам и по тонкому контуру подбородка рисовался некто весьма привлекательный, что лишь раздразнивало аппетит.

– Маску не снимите? – предложил Кондашов, жестом намекая на жаркое солнце. – Здесь ветерок, будет полегче.

– Мне уже лучше, – улыбнулся гость, хорошо улыбнулся, радостно, видимо, утолил первый голод. – А маску нельзя снимать по контракту, пока не останусь совсем один. Тот, кто привез нас в Москву, – голос стал тише и намного серьезнее, будто бы китайский артист опасался прослушки в отеле «Пекин», бывшей вотчине НКВД, – в общем, он заставил поклясться, что мы никому не откроем лиц, даже товарищам по проекту. Пока лик остается в тени, Тени не овладеют телом.

Кондашов вздрогнул и всмотрелся внимательней. Что ж, неведомый торговец искусством выиграл первый раунд: серебро хорошо экранировало, защищая владельца от сторонней магии. Любопытство уже зашкаливало.

– Имени тоже не назовете? – спросил Петр Иванович конспиративным шепотом.

Музыкант рассмеялся и допил вино: