Книга Эта башня во мне, страница 116 – Надежда Ожигина

– Синг Шё, но прошу, сохраните секрет. Это творческий псевдоним, переводится как Звездный Змей.

Кондашов снова наполнил чаши:

– Вы ведь слышали, кого я ищу. Не могли не слышать, не так ли.

Синг Шё напряженно кивнул. Прислушался к каким-то загадочным звукам, то ли внешним, то ли внутри себя. И порывисто встал из-за стола.

– Осталось пять минут, и контракт закрыт, уважаемый господин Кондашов. Вы заказывали труппу до трех часов. Продления договора не будет.

Петр Иванович оценил и порывистость, и намеки. Синг Шё мог просто соврать, сослаться на усталость, в конце концов. Молодой китаец хотел сотрудничать!

– Тогда сыграйте мне напоследок, – ласково предложил Кондашов. – Что-нибудь изящное для созерцания этих прекрасных видов. Я где-то читал, что игра на гуцине – один из способов духовной практики. Так захотелось постичь искусство!

И положил на столик визитку.

– Я даю уроки, – улыбнулся Синг Шё, краем глаза взглянув на кусочек бумаги. – Напоследок,говорите… Ну, хорошо. Поиграем, господин Кондашов.

Синг Шё вскинул цинь на соседний столик стремительным, отточенным жестом, будто вытащил меч из ножен. Коснулся шелка сбитыми пальцами, вызывая вибрацию струн. Потекла мелодия, пролилась на Москву, наполнив спокойствием и прохладой, будто летний прозрачный дождь. Словно кто-то омыл стекло, сквозь которое Кондашов слишком долго смотрел на родные пейзажи. Все засияло, пробужденное звуками, заискрилось, задышало беззаботно и радостно.

Впервые за очень долгие годы Кондашов почувствовал себя свободным. И от забот, и от собственной силы, точно скинул с груди поминальный камень.

Но мелодия затихла, и чужая иллюзия осыпалась пылью с натруженных плеч.

– Вы улыбнулись, – заметил Синг Шё. – Что услышали, господин Кондашов?

Это звучало, как вопрос на экзамене: ответишь правильно – заслужишь доверие.

– Я увидел, как сталинские высотки – эти здания, там, вдалеке – обернулись крутыми горами, уходящими в небеса. А дороги внизу стали реками, величавыми и могучими.

Синг Шё помолчал, кивнул:

– Я сыграл вам старинную песню, Gāo shān liú shuǐ, «Высокие горы и текущие реки». Так в древности мастер Ю Боя, играя мелодию на гуцине, узнал в молодом дровосеке по имени Чжун Цзычи родственную душу и друга: тот понял его музыку без лишних слов. Что ж, я отвечу на ваш вопрос, только умоляю, не здесь.

– Адрес устроит? – спросил Кондашов, ткнув пальцем в прямоугольник визитки.

Синг Шё с подозрением огляделся. Торопливо кивнул, закусив губу.

– Вы на машине? – спросил гулким шепотом. – Заберите меня со служебного входа. Но учтите: мои уроки вам обойдутся недешево.

Петр Иванович довольно кивнул. Вокруг головы молодого китайца уже собрались лоскутки паутины. Скоро она заплетется в кокон, и неясно, кто заплатит дороже!

– Только халатик оставьте, – улыбнулся он Сингу Шё. – Я тоже ценю аутентичность.

Человек в подземелье жалко скулил, уже не пытаясь порвать кандалы. Или нечеловек? Кто теперь разберет?

Кто различит в ошметках мяса, в груде ребер, прорвавших кожу, в переломанном позвоночнике былого красавца-гардемарина, гордость противуисподней роты? Всего-то и было грехов у парня: четырежды отправлен на гауптвахту за чрезмерную любовь к питию и амурным приключениям в чужих альковах. Вроде спьяну болтал супротив Петра, и сие попало в доносы. Кто-то крикнул в запале «слово и дело!», и судьба болтуна решилась. Только из лап князя-кесаря Федора Ромодановского перехватил штрафника и пьянчугу заступник всеблагой Яков Брюс «для тайных дел государевых». И вот они, дела сии тайные. Подобной муки и под самоличными пытками главы Преображенского приказу и обер-палача Ромодановского не постиг бы несчастный курсант.