Книга Вдовствующая герцогиня замка Оргарон, страница 40 – Надежда Соколова

Эмма продолжала:

– Да и занавески лучше обновить. У вас, ваше сиятельство, гости часто бывают. А на окнах рухлядь висит – пыльные и выцветшие от времени куски ткани. Старье на тряпки пустить бы! А новое что-нибудь на окна уже повесить.

– Амулеты от мышей нужны! – продолжала Эмма с жаром. – Или мага нанять да в подпол загнать. Пусть там мышей на год вперед выведет! Эти проклятые грызуны уже успели устроить себе гнёзда в кладовых! Я слышала их шорохи даже ночью – они не дают покоя ни мне, ни остальным служанкам. В дальнем крыле крыша протекает в нескольких местах; дождевая вода собирается в ведрах по углам коридоров. А ещё в бане дымоход забился – дым в комнаты идёт. И в северной башне ступеньки сгнили – плотник говорит, без новых досок чинить не станет.

Она замолчала, разглядывая трещину на стене за моей спиной – тонкую, как паутина, но тянущуюся от пола до потолка. Ветер гудел в ней, имитируя чей-то свист.

Я только вздохнула. Старшие слуги, почувствовав тепло, стали деятельными и, видимо, решили совсем разорить меня. Где ж я столько золота найду и на ступеньки, и на баню, и на крышу в дальнем крыле? Если все эти нужды оплатить, как потом жалованье выплачивать? А ведь мне и самой золото нужно. Хотя бы пару раз в год следует показываться «на людях» в новых нарядах. Положение обязывает, чтоб его.

Но проблемы проблемами, а природа брала свое. Пока я переживала из-за несчастной любви, жадной родни и домашнихпроблем, весна уверенно двигалась вперед.

Весенний сад перед замком бурлил красками и запахами. Воздух гудел от пчел, постоянно сновавших туда-обратно между цветущими ветками. Вишни и яблони стояли в бело-розовой пене, их толстые стволы облеплены скрученными ветвями. Артины, похожие на персиковые деревья, цвели крупными чашечками с бархатными лепестками, а лондрика рассыпала вокруг крохотные абрикосовые цветочки, которые осыпались на траву, как конфетти. Солнце грело так, что от нагретой земли поднималась легкая дымка, то и дело смешиваясь с пыльцой.

Клумбы у дорожек пестрели пятнами: алые тюльпаны с обломанными краями лепестков, кучерявые нарциссы с желтыми серединками, фиолетовые горты, похожие на колокольчики. Местные нартары лепились друг к другу синими шариками соцветий, а оранжевые дайры раскрывались звездочками с черными тычинками. По краям цветников ползали мохнатые шмели, оставляя на пестиках комочки пыльцы.

Жасминовые кусты у скамеек пахли так сильно, что запах щекотал нос. Сирень свешивала гроздья-кисточки, с которых капал нектар, привлекая муравьев. В густой траве между камнями дорожки пробивались стебельки клевера, а под скамейками из серого камня прятались слизни, оставляющие серебристые следы.

Сад гудел и трещал: воробьи дрались за ветки, скворцы свистели в кронах артин, а в кустах жасмина невидимые кузнечики выстукивали свои ритмы. Иногда слышалось журчание – где-то за каменной оградой бежал ручей, тающий снег с гор еще наполнял его водой. Даже в тени, куда не добиралось солнце, пахло сырой землей и прелыми листьями – прошлогодняя осень еще не до конца отдала весне свое место.

Чтобы расслабиться и забыть о горестях, каждое утро я натягивала легкие ботинки на плоской подошве, чтобы гравий не врезался в ступни, и выходила во двор. Свежий воздух щипал щеки, а в груди будто расчищалось пространство – дыхание становилось глубже, словно я пыталась втянуть в себя весь сад. Пальцы непроизвольно сжимали складки юбки, когда я шагала по дорожкам, слушая, как хрустит под ногами мелкий камень. Этот ритмичный звук помогал отгонять мысли о долгах, о письмах от тетушек с упреками, о его холодных глазах на последней встрече. Я повторяла про себя названия цветов, как мантру: артина, лондрика, жасмин, сирень – и старалась не сбиться, пока не пройдутри круга вокруг центрального фонтана.