Онлайн книга «54 по шкале магометра»
|
И так захотелось Ивану козырнуть перед этой, с лебединой шеей, что расстарался он – заулыбались туристы пуще прежнего, интерес сверкнул в глазах. "Давай ещё", – попросили те, что пока не играли. А девица эта лебединая взгляд на Ивана уронила такой, что разрушился вмиг весь его энтузиазм. – Рыба! – Сами собой извлеклись нужные "камни", зарубив на корню зачинавшуюся веселую песнь-мечту. Поезд резко затормозил на очередном полустанке. И со сладостным изумлением услышал Иван новую, рыбью песню. Всё, детишки, сливайте масло, считайте, кто с чем остался. Дальше ходов нет. Замерло время, растянулся в бесконечность длинный стук-торможение, замельтешили в голове Ивана песенные обрывки, у кого что на душе и за душой было. Оставляя неосуществлённое, несбыточное Ивану, главному теперь забойщику судеб. И девчонка с тонкой шеей смотрела на него, а в глазах плескалось безнадёжное, глубокое море. Что хочешь делай – хоть в купе веди, хоть с подножки на всём ходу сбрасывай. Всё тут она оставила, рыбья песня брякнула оземь только начинающийся полёт целинной души. – Пойдём, – взял её за безвольную руку Иван. *** Рыбья песнь затянула Васкова с головой. Слух пошёл – туристы затерменированное своё состояние вывезли в столицу и бросили на благодатную почву. Почти всей компании не понравилось: только-только от жизни начали откусывать, яркое и радужное грезилось, а тут заболталась на коротком поводке – что успели, с тем и остались: настроения, характеры, знания… У кого материальное в приоритете – ну так вот с этим живите, у разбитого корыта навсегда. Зато при своих и друг-сосед-недруг упокоился и ввысь уже не рванёт. Завидовать некому. Этот факт один из туристов чётко уяснил. Юркий, незаметный такой парнишка, с маленькими глазками, что хорёк. Он-то благодатную почву для слухов и создал. Потянулись в глухую провинцию на станцию Тудогошь (и наоборот, в Мстово) столичные ханурики, жизни хлебнувшие, что-то там подкопившие, но в невысокий потолок в силу своей серости и недалёкости уткнувшиеся. За рукав с собой правдами и неправдами тащили друзей-соседей-недругов. Совались к проводнику за чаем, а потом уж подмигивали: "Иван Петрович, удружите, сыграйте партейку". А Иван и рад. Терминировал, бодро резюмируя "Рыба!", ссаживал с набитыми рыбьей песней мозгами о наступившемтеперь в их жизни застоем, впускал следующих. А сам полнился чахлыми грёзами, которые даже у этих мелких душами людишек могли бы прорасти. Если бы… А белые камни домино серели, темнели день ото дня. Чернело и сердце Ивана, тоской расползались откромсанные чужие мечты. Он от начинавшего тяготить груза отмахивался. И продолжал вколачивать на полустанках, станциях и прочих остановках кости в поцарапанный стол с неизменным окончанием "Рыба!". Стыло в пространстве унылое звучание, замирая на одной и той же рыбьей, осклизлой ноте. *** Народ к Васкову тёк рекой, и начальство индивидуальные успехи проводника заметило, предложило повышение: фирменные поезда на юг – пожалуйста; или вот, Трансиб и СВ; в скоростной из одной столицы в другую; и даже за бугор, до самого Парижа. Васков, даром, что в детстве задыхался в родной глухомани, сейчас всю свою магию с местом обитания намертво увязал, и от заманчивых предложений отказывался. Ему и здесь теперь было хорошо. И другой дороги он уже не хотел – поезд, почерневшие почти кости, покосившееся, деревянные и без опознавательных знаков остановки: Пыгода, Падуй, Терёжа, Лидь и прочие звучные, но ничего неговорящие людям со стороны названия. Им, заезжим горожанам, скучны были эти деревни, замшелая древность и дремучие леса. Доминошную стабильность им подавай; зычным вскриком проводника: "Рыба!" ужалиться, вытянуть ноту, песней-стуком мозг свой законопатить и укатить восвояси, доживать жизнь при своих. Ни больше, ни меньше. |