Книга Дети павших богов, страница 207 – Карисса Бродбент

Выпускает из него невероятную, заканчивающую войну силу.

Она точно видит, в какой момент его взгляд меняется: боль от предательства – страх – ярость. Она готова сказать ему, что сожалеет. Но не знает, успела или нет.

Потому что огонь уже повсюду, а она на земле и видит только пламя, пламя, пламя и смерть, тянущуюся к ней его руками.

Нура не помнит ничего, кроме боли.

Она приходит в себя и снова теряет сознание. Однажды, открыв глаза, видит целителя с лоскутами ее сожженной кожи в руках. Ей удается шевельнуться: опустить подбородок и посмотреть на себя. То, что она видит, вовсе не похоже на человеческое тело – просто кусок обугленного, изуродованного мяса. Она начинает кричать, но целитель снова погружает ее в сон. Если бы эта темнота обернулась смертью, она была бы счастлива.

Она готова поклясться, что видит лицо Макса, смотрящего на нее сквозь завесу бесчувствия, но стоит ей потянуться к нему – он пропадает.

Она все еще мучается, но пришла в себя. Боль в теле ничто в сравнении с той, что рвет ее на части при рассказе о случившемся с Фарлионами. Семья, принявшая ее к себе в дом, любившая, как никто не любил… никого не осталось, и от того, как это произошло, у нее разрывается сердце.

Саммерин рассказывает мягко, спокойно. Она молчит, пока он не выходит из комнаты, и только потом испускает сдавленный вопль истерзанными голосовыми связками. Вопль разносится по комнате, по коридору, по башне, к ней вбегают целители, и она отворачивает лицо, чтобы они не увидели ее слез.

Ей дают кресло-коляску, чтобы передвигаться на нем, пока не встанет на ноги. Ездить тоже ужасно больно, но она подслушивает разговоры, выясняет, где Макс, и катит к его комнате.

От звуков, доносящихся из-за двери, у нее холодеют все мышцы.

Его голос скомкан страданием. Слышится грохот, будто там швыряют предметы или бьют кулаками о стену. Она слушает, пока новый рев, достигнув крещендо, не срывается в тишину.

Все это ее вина.

Ей хочется быть с ним. Хочется обнимать его, пока мир не затихнет, утешать его, горевать вместе с ним. Хочется пасть на колени и молить его о прощении. Хочется вырвать себе сердце и сунуть ему в руки: я знаю, это мало, но вот оно, и я остаток жизни потрачу, пытаясь расплатиться за то, что погубила лучшее, что было в нашей жизни.

Но она не может шевельнуться.

Она не знает, сколько проходит времени, пока дверь не раскрывается, выпуская Саммерина. Тот холодно смотрит на нее:

– Ты заходишь?

Она долго не отвечает. Наконец говорит: «Нет» – и чувствует себя трусливой, как никогда.

Саммерин отворачивается.

– Хорошо, – говорит он и оставляет ее одну слушать, как за дверью плачет друг.

Войне конец. Но еще не за все заплачено. В Сарлазае погибли тысячи – кто от первой атаки, кто в хаосе, обрушившемся после. И Максантариуса Фарлиона призывают к ответу.

Нура узнает о предъявленных ему обвинениях у себя в комнате, в Башне. Она еще прикована к креслу и почти беспомощна.

– Не его вина, – говорит она Зериту. Она ненавидит Зерита – теперь ненавидит сильнее, чем кого бы то ни было, кроме, может быть, самой себя. – Ты знаешь.

Каждое слово дается ей с трудом. Голос сипит.

– До того времени он с ним вполне справлялся, – возражает Зерит. – Действовал он сам. К тому же недопустимо, чтобы мир узнал о Решайе. Ты это понимаешь.