Книга Мать смерти и рассвета, страница 176 – Карисса Бродбент

От этого осознания мне стало неуютно: не нравилось подозревать Кадуанав лицемерии.

– Но я также считаю, что жизнь предлагает нам много приятных вещей и надо по возможности держаться за них. – Кадуан посмотрел на мою тарелку, затем на площадку для танцев. – Ты не ешь и не танцуешь. Почему?

– Просто… я, видимо, по-другому воспринимаю этот праздник.

Он мягко улыбнулся:

– Ты выглядела немного одинокой.

«Сейчас это ощущение почти ушло», – подумала я.

– Честно говоря, я тоже часто ощущаю себя лишним, – признался Кадуан. – Я смотрел на тебя и думал, что ты выглядишь так, как я себя чувствую.

– Но ты казался таким…

– Увлеченным? – Он коротко рассмеялся. – Ты помнишь, каким я был раньше? Раньше я думал, что нет смысла притворяться ради любезности. Но когда я построил Эла-Дар, то понял, что иногда остальным нужно видеть определенную сторону тебя. Иногда того, что это важно для них, – он кивнул на танцующую толпу, – достаточно, чтобы сделать это важным и для меня. Поэтому я притворяюсь.

– Ты лжешь.

– Это не ложь. Я уважаю свой народ и то, что для него важно. И, кроме того… – Он обвел взглядом собравшихся. – Со временем этот праздник тоже стал много для меня значить. Важно помнить о радости жизни.

Радость жизни. Это то, что я чувствую, когда ощущаю сердцебиение Кадуана?

Кадуан рассматривал меня, как головоломку, которую пытается собрать.

– Поешь чего-нибудь. Угощение очень вкусное. Лучший пир за год.

Переполненные тарелки приводили меня в растерянность. Я не знала, с чего начать. И еще… «вкусное». Что вообще означает это слово?

Должно быть, я выглядела потерянной – Кадуан протянул мне кусок торта с кремом:

– Держи. Попробуй.

Кусок между его пальцами был желтым, с белой глазурью и яркими ягодами малины сверху.

Я сделала большой глоток вина. Затем наклонилась вперед и съела пирожное из рук Кадуана.

Брови Кадуана изогнулись, у него почти вырвался удивленный смешок. Хотя я не присматривалась. На языке взорвалась сладость, прохладная гладкость крема соперничала с мягким теплым тестом, и все это подчеркивалось резким вкусом ягод.

Из моего горла вырвался невнятный звук, выражавший чистое удовольствие.

Я посмотрела на Кадуана круглыми глазами, и он усмехнулся:

– Нравится?

– Это… Это…

– Твое тело способно на многие свершения, но оно также способно ощущать удовольствие.

Глупая, как я не понимала этого раньше. Сначала я считала, что мое тело – тюрьма.Потом я поняла, что оно может стать инструментом. А теперь я осознала, что оно позволяет мне испытывать кое-что – бесполезное, замечательное кое-что, – о чем я давно забыла.

Я сделала еще один глоток вина, наслаждаясь тем, как горечь смешивается со сладостью, все еще сохранившейся на языке, а также легкой пеленой, окутавшей чувства, отчего все одновременно воспринималось сильнее и мягче. Затем я указала на тарелку возле Кадуана:

– Вон там. Я хочу попробовать то, что там.

– Как пожелаешь.

Блюдо выглядело странно: что-то вроде неглубокого гнезда, слепленного из слоеного теста и наполненного блестящим золотом. Кадуан послушно передал его мне:

– Поосторожнее с ним…

Мой рот заполнил сладкий, липкий заварной крем.

– …можно испачкаться, – закончил Кадуан.

Испачкаюсь ли я, меня не заботило. Пирожное оказалось таким же вкусным, как торт. И, только сглотнув, я поняла, насколько нелепо, наверное, выгляжу.