Книга Ночная радуга, страница 66 – Жанна Володина

— А почему я не знал, что ты женился?

— А должен был? — иронично выгибает бровь Никита.

— Я бы тебе сказал, — обиженно отвечает Федор.

— Это был порыв, — лениво поглаживая меня по бедру, говорит Верещагин. — Мы не смогли удержаться и поняли, что должны быть вместе немедленно.

Ни его слова, ни поглаживания не провоцируют меня на ответ. Сижу на коленях «мужа» и молчу.

— Угощайтесь! — хлебосольным широким жестом Женька показывает гостям на стол и обращается к Тимофею. — А ты, пипетка, на диете!

Тимофей подозрительно прищуривается, глядя на хозяйку, явно сомневаясь в значении слова «пипетка», но, видимо,не найдя совпадений в своем словаре, ничего не предпринимает.

— Попей еще водички, дружок! — просит его Федор.

Тимофей же вдруг обращает внимание на меня, вернее, на мою маленькую темно-коричневую сумочку, которую я зачем-то взяла с собой из машины и теперь глупо держала, сидя на чужих коленях. Тимоша шустро хватает сумочку своими черными почти человеческими руками с детскими пальчиками и ноготками. Встретив сопротивление, Тимофей добавляет к рукам ноги, ничем от рук не отличающиеся.

— Тим! — громкий и строгий окрик Верещагина застает обезьянку врасплох, и она выпускает из рук-ног мою сумочку. — Нельзя!

Тимофей обижается и, обняв Федора за шею, прячет мордочку на его плече.

— Это какая обезьяна? — миролюбиво спрашиваю я у Федора, гладящего животное по спине.

— Зеленая мартышка, — почему-то шепотом объясняет мне Евгений. — Но он не любит это слово. Наверное, когда его ругали и били хозяева, они его постоянно говорили.

— Его били? — ужасаюсь я.

— Постоянно, — вздыхает Женька. — Федор его долго лечил.

— Я знаю, что это прозвучит грубо и жестоко, но я хотел бы, чтобы таких людей наказывали соответственно, — Федор меняется в лице, его голубые глаза вспыхивают огоньками гнева. — Хозяйка, эта дура, (обезьянка хлопает Федора ладошкой по лбу) била Тимошку ремнем. Настоящим мужским ремнем. Пряжкой! На мой взгляд, ее не надо судить по тем законам, которые у нас есть. Ей надо выписать ровно столько ударов пряжкой ремня, сколько раз она била несчастное животное. Причем, лупила, куда попало: по спине, по голове, по ногам. Как вы думаете, Лера? Вот ваш муж поддерживает мое мнение.

Не ожидая такого серьезного вопроса и не зная, что ответить сходу, я растерянно молчу.

— Женька, добрая душа, всё ждет, когда по стране над такими садистами суды будут с реальными приговорами, а не штрафами, — разбавляет молчание Евгений.

— Не согласен! — горячится Федор, беря второй пряник и откусывая от него почти половину. — Вот получила бы она тридцать ударов пряжкой по холеному лицу, по загорелым плечам, по тонким рукам с маникюром…

— Тогда кому-то, такому, как вы, Федор, надо будет стать палачом, — осторожно, но осознанно говорю я охваченному праведным гневом ветеринару. — Вы думаете, это легко?

Федор распахивает на меня свои голубые глаза, в которыхотражается изумление.

— Я?

— Вот вы бы, будь у вас такая возможность, взяли бы на себя выполнение приговора? — настаиваю я. — Кто-то же должен привести его в исполнение? Почему не вы, если так сильно веруете в «око за око»?

— А ты, любовь моя, — Верещагин разворачивает меня к себе лицом, — не согласна с Библией?

— Это слишком буквальная трактовка, — дерзко говорю я, встречаясь с ним взглядами. — Я верю в возмездие.