Книга Ночная радуга, страница 69 – Жанна Володина

— Есть, — вдруг успокаивается Никита. — Ты ахиллесова пята своего отца. Ты отработаешь свое предназначение.

— Ты лжешь, лжешь сам себе, — упорно возражаю я. — За столько лет ты просто пережил свой собственный план. Фарс с браком вообще за пределами добра и зла.

— За пределами? — Верещагин начинает смеяться. Зло, опустошенно, саркастически. — Что страшного, трагического в своей жизни ты пережила, жена моя? Хоронила родителя? Выла на луну от бессилия перед человеческой жестокостью? Была предана другом? Потеряла любовь, которая была смыслом твоей жизни?

— Ты смешал свою жизнь, свои эмоции и переживания с чувствами и поступками собственного отца, — глубинная злость питает меня энергией сопротивления. — Это твоя боль, но не твоя война. Если мой отец виновен, жизнь накажет его лучше, чем ты. Иначе ты рискуешь потерять больше, чем пытаешься вернуть. Я честно пыталась тебя понять. Но я не согласна с твоей трактовкой событий и твоей попыткой вмешательства в мою жизнь. Я хочу вернуться к отцу. К тебе я больше не поеду.

— Поедешь, — Верещагин смотрит на часы, достает из кармана пиджака телефон и подает мне. — Звони отцу именно с моего. Просто нажми на зеленую трубочку.

Подавив порыв бросить телефон в кусты, нажимаю на кнопочку.

— Лера! — голос отца по-деловому сух и серьезен. — Всё в порядке?

— Относительно, — уклончиво отвечаю я. — Ответ зависит от того, что ты хочешь узнать.

— Он не трогал тебя? — осторожно спрашивает Вяземский.

— Нет, — морщусь от того, что задан не тот вопрос.

— Я тороплюсь, как могу, — в голосе отца появляется просительная нотка. — Побудь с Верещагиным еще немного, пожалуйста. Скоро я тебя заберу.

— Почему я не могу уехать сейчас к тебе или домой, к матери? — настаиваю я.

— Потому что сейчас нельзя, — торопится ответить мой отец. — Не волнуйся, у меня всё под контролем. Скоро. Я обещаю.

— Что мешает мнеуехать домой, плюнув на вас обоих? — не удерживаюсь я от вопроса.

— Он не отпустит тебя, Лера, — в голосе отца появляется металл. — Ты только ухудшишь ситуацию. Тебе нельзя сейчас ничего предпринимать. Тем более, уходить от него.

— Ты уверен, что он не хочет меня убить, — говорю достаточно громко, чтобы Верещагин слышал каждое слово, — покалечить, опозорить, унизить.

Каждое слово Верещагин воспринимает болезненно, как погружение бура стоматолога в больной зуб без анестезии.

— Дорогая, — отец торопится переубедить меня, — что бы он тебе ни говорил, чем бы ни пугал, он бессилен против меня. Поэтому и пугает.

— Достаточно! — Верещагин протягивает руку за телефоном. — Отвези ее!

Возле меня Виктор Сергеевич с моим плащом. Получив телефон обратно, Верещагин уходит от нас по аллее, не сказав ни слова и не оборачиваясь.

— Пойдемте в машину, Валерия Ильинична, — Виктор Сергеевич заботливо накидывает мне на плечи плащ.

— У меня к вам два вопроса, — резко сбрасывая плащ с плеч обратно ему на руки, говорю я. — Не ответите — никуда не пойду, и вам придется вести меня силой. А это привлечет внимание.

— Вы уверены, что я знаю ответы на эти вопросы? — темно-серые глаза охранника светятся беспокойством и бесконечным терпением.

— По поводу первого — надеюсь, что да. Второго — точно да, — отвечаю я.

— Слушаю, — короткий кивок согласия.

— Не знаете ли вы, что случилось с первой, не спасенной Верещагиным собакой?