Книга Ночная радуга, страница 44 – Жанна Володина

— Быстровым? — спрашивает неожиданно Верещагин, и я резко останавливаюсь, удивившись, как он мог догадаться.

Никита смотрит на меня внимательно и с недоброй усмешкой говорит:

— Два года наблюдений дают возможность разобраться даже в деталях. Но завидовать чему-то эфемерному глупо. Разлюбить может каждый, разочароваться, предать. Никто от этого не застрахован. А у Быстровых вообще всё подозрительно хорошо. Так не бывает.

— Не бывает? — не верю я в то, что слышу. — Ты говоришь это живому свидетелю. Плохой из тебя наблюдатель. Быстровым нельзя не завидовать. Причем это и не зависть вовсе. По крайней мере, у нас, их друзей.

Не понимаю, почему вдруг испытываю глубокую потребность объяснить то, что чувствую большую часть жизни по отношению к Варьке и Максиму. Все мы чувствуем: я, Сашка, Игорь, Вовка. Это не гадливое ощущение досады от того, что у меня такого нет, а настоящее восхищение глубиной и силой любви двух моих друзей. Любви, которую они вырастили и выстроили с детства. Любви, которую хочет испытать каждая женщина и каждый мужчина. Хотя нет… Вспоминаю, как учительница литературы, мать Максима, Наталья Сергеевна запрещала нам в сочинениях использовать слова «каждый», «любой», «все», «всякий».

— Какими бы положительными, прекрасными, благородными не казались вам какие-нибудь чувства, эмоции, переживания, человеческие качества или поступки, избегайте обобщений. Вам ничего «каждый» и «всякий» не должен, — говорила она и, конечно, была права.

Вот он, Никита Верещагин, состоятельный и состоявшийся, самодостаточный и умный. Ему ничего не докажешь, если он в такую любовь не верит. Не верит — значит, и не получит.

— Наконец-то! — слышу я громкое радостное восклицание.

Нам навстречу стремительно двигается женщина. Я знаю ее. Она невысокая, рыжеволосая и искренне мне улыбается, радушно распахивая руки для объятия. Веснушки и курносый нос. Вечернее кружевное платье в пол цвета спелой груши конференция. Маргарита Ковалевская.

Трачу пару секунд на принятие решения: отстраниться или нет. Поздно. Ковалевская меня обнимает, крепко, по-настоящему.

— Рада познакомиться! Очень! — весело говорит она, отпустив меня. — Вы… красавица! Слов нет! Это вообще законно?

— Что? — вежливо спрашиваю я, Маргарита мне нравится.

— Быть настолько красивой! —смеется Ковалевская. — Как вы с этим справляетесь?

— Вполне успешно, — осторожно отвечаю я. — Есть некоторые неудобства, но к ним можно привыкнуть.

— Ого! — восхищенно хлопает в ладоши Маргарита. — И никаких комплексов? Смущения? Отнекиваний? Вот так, да?! Я красивая — получайте!

— Приблизительно, — киваю я. Да. Маргарита Ковалевская мне определенно нравится.

— У моей жены устойчивая психика и высокая самооценка, — неожиданно нежно произносит Верещагин, начиная поглаживать мою руку, лежащую на его локте. — Лера! Это моя подруга Маргарита Ковалевская. Рита! Это моя любимая жена Валерия Князева.

— Настолько любимая, что ты позволил ей оставить свою фамилию? — подмигивает мне Рита. — Я в шоке, дорогая! Никитон такой собственник, что в эту уступку верится с трудом. Как вы этого добились?

— Лаской, — отвечаю я, положив свою вторую руку на его руку и тоже начав поглаживать.

Верещагин застывает, глядя на меня, и начинает отрывисто дышать, словно ему не хватает воздуха для полноценного глубокого дыхания.