Книга Песнь ста миров, страница 141 – Цзюлу Фэйсян

День церемонии становился все ближе, и каждую ночь Цинь Яо тяжелее засыпала.

В очередную из ночей она вовсе не сомкнула глаз, молча обнимая руку Чу Цзи, а когда начало светать, неожиданно сипло спросила:

– Ты боишься меня?

– Не боюсь, – немедленно ответил он.

Тогда она сжала его руку крепче:

– Лишь ты меня не боишься. – Вновь наступила тишина, но когда парень уже решил, что Цинь Яо заснула, она заговорила вновь: – Вот только иногда я боюсь сама себя.

Чу Цзи остолбенел. Впервые он осознал, что и в сердце женщины рядом с ним на самом деле жил страх, что и в ней было полно недовольства собой. Он не умел утешать и не умел говорить красивые слова, поэтому просто изучал ее черты, а потом, повернувшись боком, провел ладонью по ее волосам.

– Цинь Яо… хорошая.

Лежащая рядом с ним девушка на мгновение вся застыла, а затем, поерзав и приподнявшись в темноте, остановила свой взгляд на нем и поцеловала в лоб:

– Ты добр ко мне. Очень добр.

Ее губы оказались слегка прохладными, однако молодому человеку показалось, словно лица коснулось пламя. Сердце в груди забилось так, словно готово было вырваться, и даже после того, как Цинь Яо опустилась обратно, чувства внутри еще долго не затихали.

Плохи были его дела…

Он почувствовал,что та греховная мысль, запрятанная в сердце, неожиданно начала прорастать, яростно захватывать все его нутро так, что ее уже было не вырезать.

За семь дней до жертвоприношения на востоке города организовали праздник фонарей. В этот день Цинь Яо вернулась раньше обычного и была в на редкость приподнятом настроении. Прячась от жрецов, она тайком вывела Чу Цзи из резиденции.

– Боюсь, без стражи нельзя, – беспокоясь, что с ней что-то случится, предостерег он.

Девушка улыбнулась:

– Разве не ты мой страж?

Видя, в насколько хорошем расположении духа она пребывала, парень не смог отказать. По мнению Чу Цзи, жила Цинь Яо вовсе не так радостно, как он себе воображал, и ее жизни совершенно точно полагалось быть более славной.

Всевозможные цветные фонарики на празднике горели так ярко, что слепили глаза. Цинь Яо и Чу Цзи шли в толпе, взявшись за руки, точно обычная парочка влюбленных. Они разгадывали загадки, записанные на фонариках, и запускали те в небо. Никогда прежде парень не чувствовал себя настолько безмятежно и легко, как в эти мгновения. Одного взгляда на идущую в полушаге от него фигуру было достаточно, чтобы уголки его рта радостно приподнялись.

С хлопком в небе взорвался очередной красочный фейерверк, и Цинь Яо, вскинув голову, вздохнула:

– Как красиво.

Глядя на ее профиль, молодой человек согласно кивнул:

– Очень.

Она повернулась к нему, и их глаза встретились, будто склеились намертво. Ни один не отводил взгляд, и лишь когда уши Чу Цзи залила краска, девушка усмехнулась. Пара рук обвила шею парня, и ее прохладные губы накрыли обжигающие его.

Чу Цзи растерянно застыл на месте, позволив кончику ее языка рисовать неторопливые круги на своих губах, пока его рот наконец-то не поддался мягкому и влажному прикосновению… Он хотел чувствовать ее вкус еще глубже…

Однако тут Цинь Яо неожиданно отстранилась. Молодой человек сжал руки, подавляя порыв удержать ее, когда она произнесла:

– Ты лучше любого из тех, кого я встречала прежде, Чу Цзи. Ласковее, добрее.

Впервые в жизни кто-то описал его подобными словами – «ласковый», «добрый». Смертникам полагалось лишь слушать и исполнять приказы хозяина, им не дозволялось проявлять ласку, и они не имели возможности проявить доброту. Чу Цзи был всего лишь вещью, безропотно выполняющей чужие указания.