Книга Перепрошит тобой, страница 71 – Жаклин Хайд

— Эээээх, ладно. Не вини меня за вопрос.

Я откидываюсь в черном кожаном седле, тщетно пытаясь создать между нами больше пространства. Жаль, что это не помогает. Бром бил все рекорды — еще никогда он не носил на себе седло так долго, не сжигая его тут же после затягивания подпруги. Но разъезжать со стоящим колом на чужом коне с человечкой — не так я планировал провести день.

— Могу и виню, особенно когда ты делаешь нечто столь глупое, как покидаешь дом, зная, что находишься среди сверхъестественных созданий, — признаюсь я, желая, чтобы она хотя бы осознала, насколько глупо поступила. Чудо, что лошадь хорошо вела себя так долго. Боже упаси, чтобы она нашла еще что-нибудь, что содержится в имении.

На этом она замирает и наконец-то умолкает.

Солнце пробивается сквозь полог деревьев над грунтовой дорогой, рассылая искры по ее рыжим волосам, которые, не могу не заметить, едва достают до моих грудных мышц, беспорядочными локонами растекаясь по белизне моей рубашки.

— Вау, ивы просто огромнейшие, — замечает она.

Напряжение в плечах ослабевает на йоту, когда в поле зрения появляются красно-белые конюшни, а пруд и ивы, посаженные мной в первое лето по приезде, создают идиллический фон.

Расположенный в дальнем углу владений, вдали от любопытных глаз по задумке, загон Брома обычно заставляет его бросаться в противоположную сторону, но сегодня он словно совсем другое животное.

Из нее вырывается резкий выдох, прежде чем она обмякает на моей груди, словно используя меня как кресло-качалку.

— Какого дьявола ты творишь, женщина, — вырывается у меня, и складка на моем лбу углубляется, когда она лишь прижимается теснее.

— Помолчи, ты разрушаешь мою фантазию о скачке по холмам с мужчиной, который меня хоть как-то терпит, — бормочет она и игриво шлепает по моей руке.

Я не могу сдержать смешок, что, вероятно, удивляет нас обоих.

— Как давно ты скрываешь Брома? — спрашивает она.

— Сколько себя помню, — отвечаю я.

— Что ж, значит, ты не такой уж и болван, раз заботишься о Броме.

От этих слов в горле появляется ком. Эта ничтожнаячеловеческая особь делает такое замечание, пробыв здесь едва ли день, в то время как никто и никогда не благодарил меня за защиту, что я здесь обеспечиваю. Все видят в этом лишь долг, ибо это место было рождено необходимостью выживания, создано как убежище, где мы можем жить среди себе подобных, не опасаясь быть обнаруженными внешним миром.

Я бросаю взгляд вниз, на эту дьявольскую женщину у себя на коленях. Одна человеческая особь вряд ли считается угрозой обнаружения, убеждаю я себя.

— Он поджигает поля, если не получает ежедневной прогулки, — произношу я, вдавливая пятки, чтобы придать ему ускорения.

Не мне разрушать фантазии дамы, особенно когда мой день и так пошел наперекосяк. Какая теперь разница.

Ее смех разливается в воздухе, когда Бром ускоряется. Она пронзительно визжит, когда я подстегиваю лошадь двигаться еще быстрее. Я не позволяю ему выложиться по-настоящему, но ослабляю поводья и понимаю, что зря тревожился: он ведет себя как истинный джентльмен, несется ровно настолько, чтобы это можно было назвать галопом.

Смех женщины стихает, когда мы замедляемся, и она с силой вдыхает.

— Черт, кажется, у меня солома в ботинке, — бормочет она, наклоняя голову и возясь с ногой.