Книга Все потерянные дочери, страница 66 – Паула Гальего

— Ты тогда сказал, что мне нужно кое-что знать. Что кто-то находится в…

— В Цирии, — заканчивает за меня Арлан. — Кто в Цирии, Эмбер?

Эмбер бледнеет ещё больше и качает головой, теперь уже резко:

— Не помню…

— Ты явно хотел сказать это Одетт, — вмешивается Арлан, — звучало важно. Что ты имел в виду?

Эмбер моргает. Открывает рот, но тут же закрывает.

— В Цирии? — переспрашивает он. — Я никого там не знаю.

— Нет, ты точно сказал «Цирия», — продолжает Арлан. — Пока Одетт лечила тебя. Ты сказал…

— Думаю, я говорил бред, — перебивает Эмбер с извиняющейся улыбкой. Потом смотрит на меня. — Не помню. Наверное, был в бреду.

— Возможно, — соглашаюсь я, хотя и кажется странным такое чёткое слово среди горячечного бреда. — Ты уверен, что там нет никого, кого мне нужно знать?

— Уверен. Никого.

Он пожимает плечами, и я принимаю его ответ. Всё равно у него нет сил поддерживать разговор.

Только ночью, когда мы останавливаемся раньше, чем нужно, мы снова поднимаем тему.

Долгий путь прошёл в тишине, прерываемой только звуками леса, цокотом копыт и теперь треском костра.

— Как? — первой нарушает молчание Ева. — Как эти твари смогли разорвать печати Ла Малдиты? Разве их не заточили там боги? Разве не Гауэко?

— Не знаю, — отвечаю. — Они не должны были суметь выбраться.

— Может, из-за вашей вылазки? — предполагает Нирида.

— Тогда почему они не появились раньше? — возражаю. — Вы же видели, что они творят за несколько часов. Мы бы заметили. Были бы вести от стражей Ла Малдиты, от других деревень Сулеги… Кто-нибудь их бы видел.

— Нет, если они не оставляют никого в живых, — замечает Эмбер.

На нём нет ни следа смертельных ран, которые я закрыла. Но лицо его бледно, как будто кровь так и не вернулась в его вены.

— Торговые пути, — вмешивается Нирида. — Путники, странники… Между деревнями всегда идёт движение. Одетт права. Эти твари вырвались совсем недавно или, по крайней мере, начали убивать только сейчас.

Мы замолкаем. Первым снова говорит Кириан:

— Думаю, это моя вина.

— Что ты сделал? — рычит Нирида.

Солдаты, кутающиесяв свои одеяла, напрягаются.

— Он ничего не сделал, — отвечаю я. — Всё время был со мной.

Я бросаю на него испытующий взгляд, но не могу припомнить ни единого шага в сторону, ни одной опрометчивости. Мы были вместе всё время в горах, кроме того мгновения, когда он велел мне бежать, и я подчинилась. Всего-то несколько минут.

— Я не сделал ничего в Ла Малдита, — глухо говорит он. Проводит рукой по волосам — привычка, когда нервничает. — Мы не выпускали деабру. Не тогда. Это случилось потом, когда… я умер.

Я сглатываю.

Нирида делает знак своим людям:

— Спать. Сейчас же.

Никто не смеет возразить. Авторитета командира и ужаса в её голосе хватает, чтобы заглушить любопытство. Солдаты поднимаются, собирают свои тюки и уходят прочь, к тем, кто уже уснул.

Мы остаёмся. Ждём.

— Объяснись, — требует Нирида. Но Кириан смотрит только на меня.

— Несколько ночей назад я говорил с Гауэко.

Тишина звенит, как фальшивая нота скрипки, слишком натянутая, слишком долгая.

Он продолжает смотреть прямо в меня, синие глаза — два бездонных колодца, полные обещаний, снов и давних лжи. И я понимаю, о какой ночи он говорит. Чёрт. Он пытался сказать мне.

— С кем ты говорил? — шипит Нирида, тише.

— Это была видение, навеянное Ингумой. Там был и Эрио. Я едва не сделал глупость, но Гауэко остановил меня. Он спас мне жизнь.