Книга Все потерянные дочери, страница 2 – Паула Гальего

Девушка приходит с разбитым сердцем. Не вдруг — постепенно. Сначала были те, кто помог ему не рассыпаться окончательно: заплатки на трещинах — Алекс, Леон, Элиан… Возможно, их воспоминания и тепло жестов ещё долго держали сердце в груди целым — даже тогда, когда они сами стали трещиной.

Позже появилось нечто совсем иное — не просто заплатка, а то, что пыталось склеить всё заново. Было больше.

И вот теперь всё это тоже превращается. Превращается в лоскутья собранных частей, превращает самые сияющие осколки в тень.

Девушка приходит с разбитым сердцем — и готова на всё, чтобы собрать его обратно.

Она идёт во тьме, не задаваясь вопросом, где онаи куда направляется. Её ноги движутся сами, ведомые инстинктом, желанием и долгом — пока не слышит, как я её зову.

— Нехорошо воровать у мёртвых, Одетт.

Она не отступает. Возможно, боль слишком велика, чтобы оставлять место страху. А может, она и вовсе его не чувствует. Может, всегда знала: меня бояться не стоит.

Смотрит внимательно, почти вызывающе — и мне это нравится. Нравится, что она не отводит взгляд, что вглядывается в тени и мрак моих очертаний. Поэтому я принимаю ту форму, которую она узнает, ту, что ей по душе.

Я являюсь перед ней в облике белого волка.

Она бросает мне под лапы пригоршню монет.

Нахально. Дерзко. Отчаянно.

Глупо отважно.

— Я пришла за ним, — говорит она. — Я пришла забрать его отсюда.

Голос её не дрожит.

— Смертный, которого зовут моим паладином, не принадлежит чистилищу. И не принадлежит моему дому. Он принадлежит обители Мари. Он заслужил эту честь.

— Но он ещё не прибыл, правда? Он ещё не пересёк черту.

Она прекрасна — как когда-то была её предшественница, моя дочь. И упряма, как она. И в ней тоже бушует неукротимая ярость бурь. Если присмотреться, в её диких глазах можно уловить знакомую искру, напоминающую Мари.

— Нет, не прибыл.

— Тогда он вернётся со мной.

Я улыбаюсь — и даже при виде моих клыков она не отступает.

— Это приказ, дитя?

— А ты подчинишься, если скажу, что да? — парирует она дерзко.

Тьма вокруг не трогает её. Густое молчание вечности, сводящее других с ума, не поколебало её.

— Что у тебя в карманах? — спрашиваю я, хоть и знаю ответ.

Я видел, как она злила моих братьев, похищая подношения, нарушая все законы, пробуждая ту самую силу, за которую нас с Мари прокляли.

— Плату, — отвечает она. — За то, чтобы пройти за Кирианом. И вернуться с ним.

Я вновь улыбаюсь. Тьма сгущается вокруг меня.

— Перейти — дёшево, — говорю я.

Она уже знает. Это предостережение пульсирует в висках, в том месте, что она игнорирует — потому что сердце болит сильнее.

Она знает: перейти всегда дешево. Но вот вернуться… ах, ты никогда не узнаешь, чего я потребую, чтобы позволить тебе обратно.

И ей всё равно.

Она выворачивает карманы. Кладёт все монеты к моим лапам и шепчет:

— Пожалуйста.

Даже в мольбе всё ещё чувствуется гордость, которую сложно скрыть, — слепаярешимость, рождённая болью, благородством и храбростью. А может, где-то глубоко внутри — это остаток меня. Частица, уцелевшая сквозь поколения, чтобы привести её сюда.

— Пойдём со мной.

Она идёт за мной без тени сомнения.

Мы пересекаем лес и тьму, саму ткань пространства и времени, и я веду её в тот самый тронный зал, где в мире смертных покоится тело Кириана.

И здесь нет стекла — она разбила его в обоих мирах. Так велика её сила. Так велика её агония.