Книга Парфюмерша из Ведьминой Хижины: путь к свободе, страница 9 – Молли Винтер

Я оказалась на улице. Одна. Одетая в простое платье, с саквояжем, в котором была вся моя прежняя жизнь, и с разбитым в дребезги сердцем. Воздух, который еще минуту назад пах свободой — мокрой землей и опавшими листьями, — вдруг показался удушающим. Куда идти? Что делать? У меня не было планов — только гнев и боль. Но в глубине души теплилась искра надежды, крошечная, как семя, брошенное в промерзлую землю. Нужно лишь пережить зиму, чтобы дать ему прорасти.

Я шла, не разбирая дороги, захлебываясь собственным отчаянием. Слезы, которые я так яростно сдерживала перед Горданом и его жалкой любовницей, теперь хлынули наружу водопадом стыда, боли и унижения. Они текли по моему лицу горячими ручьями, смешивались с пылью дороги и заливали глаза, превращая мир в размытое, соленое месиво. Я не видела куда иду, не слышала ничего, кроме собственных рыданий. Особняк Гордана — мой бывший дом, моя тюрьма и моя несбывшаяся мечта — давно скрылся из виду, а я все брела по пыльной проселочной дороге, куда меня занесла слепая истерика.

Мысли путались, цепляясь за обрывки воспоминаний, и теперь так сильно жгли душу, словно раскаленное железо: его холодные глаза, смотрящие на меня с презрением, самодовольная ухмылка, когда он произносил свое язвительное "прошу любить и жаловать", притворно-робкий взгляд той… Инессы, в котором читалось торжество и насмешка.

В глазах снова предательски запершило, и меня накрыла новая волна отчаяния, с которой я уже не могла бороться. Рыдания вырывались из груди сами собой, глухие и надрывные, сотрясая все тело. И в этот самый момент, когда казалось, что хуже уже быть не может, мой носок со всей дури угодил в здоровенный, наполовину врытый в землю камень.

Острая, жгучая боль пронзила ногу, заставив выдохнуть хриплое — Ай! Черт! Да как же так…

Невыносимая тяжесть саквояжа и собственного горя перевесили последние силы. Я, не удержав равновесия, грациозно, как мешок с картошкой, шлепнулась в огромную, грязную лужу у обочины.

Холодная грязь мгновенно пропитала платье, но физическая боль была ничто по сравнению с душевной. — Вот просто идеально, — прошептала я с горькой иронией, ощущая, как по щекам снова текут предательские слезы. — Венец унижения. Сиди в грязи, бывшая жена могущественного дракона, и реви, как последняя дура.

Я не стала даже сразу выбираться. Уткнулась лицом в колени, их я уже не чувствовала от холода и грязи, и дала волю рыданиям, душившим меня все это время.

— Мяв.

Я вздрогнула и подняла голову. Сквозь пелену слез я различила на обочине, на большом замшелом валуне, силуэт. Черный, как ночь, кот с изумрудными глазами. Он сидел в позе сфинкса и с нескрываемым интересом наблюдал за моим душераздирающим представлением.

— Иди отсюда, — хрипло прошипела я, смахивая с лица смесь слез и грязи. — И без тебя тошно. Насмехаешься надо мной, да? На своем кошачьем…

Кот лениво приоткрыл пасть, и раздался скрипучий, низкий голос, в котором странным образом сочетались ворчание и бархатные нотки, словно кто-то провел смычком по ржавым струнам:

— Мур-р-р… Почему же на кошачьем, милочка? Я изъясняюсь на твоём родном языке, — он сделал театральную паузу, и его усы дернулись в подобии усмешки. — Хотя, должен отметить, твой нынешний эмоциональный потоп, конечно, впечатляет. Но позволь сделать замечание: в этой луже вчера принимала ванну целая семья барсуков. Довольно вонючих, если тебе это интересно. Их ароматный шлейф, полагаю, не лучшим образом сочетается с твоим текущим… довольно статусным парфюмом под названием «Отчаяние».