Книга Дикарь и лебедь, страница 103 – Элла Филдс

Мы сражались, пока он не загнал меня в угол у деревянной ограды, что отделяла нас от соседней тренировочной площадки, где упражнялись мои ровесники-воины.

Я почувствовал на себе их взгляды, услышал, как им приказали разойтись, и отразил удар, нацеленный мне в бок. Я оскалился, в голову бросилась кровь, когда мой взгляд схлестнулся со взглядом Серрина – в его глазах было столько ненависти, горя и злости, что у меня не было шансов.

Я попал. Попал в ловушку, из которой он никогда меня не выпустит.

Мне хотелось отомстить за смерть родителей. Стать правителем, который держит королевство в крепком мохнатом кулаке. Показать всем, как поплатятся те, кто перейдет дорогу Волькану.

А еще мне хотелось уходить с тренировок вместе с остальными –с теми, кто возвращался домой или в казармы. Хотелось летать с ними, сражаться с ними бок о бок, и я знал, что однажды так и будет, но… когда?

Когда я стану достаточно хорош, чтобы зажить своей жизнью отдельно от дяди и его жажды крови? Когда я смогу хохотать с теми, что вместе тренируются и идут в бой? Когда ко мне будут относиться как к взрослеющему королю, а не зверю, которого никак не приручить? Когда я смогу ухлестывать за понравившимися мне девушками, а не смотреть на воительниц издалека?

Когда я смогу просто, мать его, свободно вздохнуть – без укоров, напоминаний, избиений и надзора?

Из груди моей вырвался рык, который потряс нас обоих – кожа загудела, но не вспыхнула, как бывает, когда перекидываешься.

– Если для тебя это так важно, то почему ты сам не станешь королем?

Глаза Серрина полыхнули огнем, и он отпрянул. Но стоило мне подумать, что с утренними издевательствами покончено, дядя развернулся, и его меч опустился мне на плечо с такой силой, что рассек плотную тунику и оцарапал кожу.

– Ах ты, неблагодарный…

Я выпустил себя на волю – погрузился в полную тьму, воспламенился, так что у меня перехватило дух, заломило кости, – и превратился в нечто иное. Нечто более ловкое, свирепое, смертоносное, – и это произошло так быстро – куда быстрее, чем прежде, – что дядя не успел отреагировать.

Я ощерился и зарычал – мои зубы нависли над его глоткой, горячий воздух струйками вырывался из носа. Я придавил Серрина лапами, вонзил когти ему в плечи, и на лице у него отразились не только шок и злость.

Впервые за всю мою жизнь он смотрел на меня со страхом.

Страх затапливал его глаза, сочился из пор, и я вдыхал его аромат, опьяненный ощущением новой силы, каким раньше мое дозревающее тело меня не баловало.

Из пасти моей вырвался громогласный рев, неуправляемый и обжигающий паром – у Серрина взмокли щеки. Он вскинул руки, в глазах наравне со страхом засветилась боль, потому что я вонзил когти поглубже.

– Дейд, – скомандовал он, хотя на сей раз это звучало неубедительно. – Дейд, вернись. Перекинься обратно.

Под весом моих лап хрустнули кости, кровь просачивалась у меня между пальцами и стекала в землю под его головой.

Он снова воззвал ко мне – более ласково и тепло, чем когда-либо.

– Дейд, прошу тебя. Ты должен перекинуться обратно.

Я оскалился прямо у его щеки – великбыл соблазн откусить кусочек – небольшой. Я был уверен, что на вкус его плоть все равно что скисшее молоко, но он должен усвоить урок. Заплатить.

– Ты был желанным ребенком, – сказал он, чем потряс меня. – Ты, конечно, стал для матери сюрпризом, хотя она и знала, что твой отец лжет. Что он планировал зачать тебя. Ей было все равно. – Серрин хрипло усмехнулся. – Ей было все равно, ибо она полюбила тебя, как только узнала, что ждет ребенка. Ее любовь к тебе была столь чиста, что с момента твоего появления на свет она плакала всякий раз, когда плакал ты.