Книга Волк и дикий цветок, страница 54 – Элла Филдс

– Когда ты всунул свой восхитительный член в ту женщину, ты думал, будто я тебя прощу? – Я провела ногтем по твердокаменной выпуклости. – Думал, моя любовь к тебе так велика, чтоя с радостью приму твои жалкие оправдания?

Напрягшись, Рорн попытался отступить назад. Я стиснула его достоинство сквозь штаны, и он зашипел.

– Думаешь, можешь быть таким, как твой отец? Иметь любящую женушку и при этом творить за стенами башен все, что тебе заблагорассудится?

– Ты знаешь, что ничего такого я не думал, – процедил Рорн сквозь зубы. – И в мыслях не было.

– Ты прав, – согласилась я с натянутым смешком. Отпустив Рорна, я направилась к дверям. – Для подобных мыслей нужно хотя бы иногда думать обо мне.

Резкий порыв ветра с грохотом захлопнул двери тронного зала. Помимо перемещения, единственной магической способностью Рорна было управление воздухом – и его бесконечно раздражало то, что он получил в его понимании жалкие крохи могущества своего рода.

Рорн, разгоряченный, оказался прямо за моей спиной.

– Я так поступил ради нас. Ради тебя. Так признай уже, что лжешь, дабы причинить мне боль, лжешь, что якобы отдалась другому, и прекрати это.

– Прекратить что? – безразлично спросила я.

Рорн видел меня насквозь. Он схватил меня за бедра и развернул к себе.

– Наказывать меня. Отталкивать.

– Тогда не стоило давать мне повода. – Рорн вжал меня в дверь, и я толкнула его в грудь. – Отпусти.

Голубые глаза ярко вспыхнули, полные решимости.

– Никогда.

– Не смей даже думать…

Его рот завладел моим, прежде чем я успела договорить. Жестокие, настойчивые губы на несколько обжигающих мгновений лишили меня способности думать.

Я даже не представляла, что блаженство и пытка могут слиться воедино. Не представляла, пока не вспыхнула и не распалась на части под душераздирающе знакомыми прикосновениями, под требовательными руками на щеке и на бедре. Вкус Рорна, прохладная сладость, одновременно отравлял и возвращал к жизни.

Он был противоядием для истощенной души в моей груди, но он же был и причиной ее медленного угасания.

Огонь прокатился вверх по горлу, выплеснулся неукротимыми, язвительными словами, когда я все-таки вырвалась из его объятий:

– Прикосновение твоих губ не сотрет того, что делали другие.

Рорн застыл – и этого мгновения мне оказалось достаточно для того, чтобы раствориться в тумане, оставляя его в одиночестве, в попытках понять двойной смысл моей фразы.

В горе нет ничего утонченного.

Оно сочилось сквозь стены, гнало меня наружу, но ни солнце, ни дождь были не способны что-либо изменить. Горе обесцвечивало все вокруг.

За те недели, что прошли с моего возвращения из Вордана, я обнаружила, что разбитое сердце может влиять на целый мир. Боль была столь велика, что даже те, кто меня окружал, временами замирали, чувствуя себя неуютно.

Тинон теперь наведывался ко мне реже. А когда все-таки заглядывал, я изо всех сил старалась обуздать чувства, чтобы он не каменел в ожидании новых отказов.

День сменялся днем, увлекая нас в будущее, слишком туманное, чтобы испытывать за него благодарность, и горе начало превращаться в нечто новое, но столь же смертоносное. Томление перемешалось с печалью, а печаль обернулась жаждой, которую я не могла утолить.

Я думала, что это пройдет. Ждала, что дни и ночи вдали от Тесака рано или поздно принесут мне что-то вроде облегчения. Вместо этого каждую минуту, каждый час и каждый день, ускользающий в пустоту, я варилась в одном и том же круговороте желания и грусти.