Книга Брусничное солнце, страница 48 – Лизавета Мягчило

— Значит так ты решила, матушка. Тебе меня совсем не жаль, значит и я жалеть не стану…

Тяжело было уходить, не заставив свое дитя услышать, принять действительность. Доказать, что это пойдет лишь ей на пользу. Но Варвара бы не услышала. Не в этот день. Не сегодня.

Спина Настасьи не дрогнула, она не сбавила шаг, когда тяжелое ведро полетело в узкое окно ванной комнаты. Окошко слишком маленькое, Варя не сумеет выброситься, лишь вымещает пустой гнев.

Раздался звон битого стекла.

[1] Домашняя прислуга, живущая в барском поместье.

[2] Короткие мужские штаны, распространенные среди аристократии Российской империи в 18 веке.

— Велики риски возникновения Антонова огня[1], ежели за раной наблюдать не должным образом. Ныне я выпишу вам лекарства, убедитесь, что барыня примется их выпивать вовремя. Рану надобно обрабатывать трижды за день, бинтовать нет нужды, больно это место у дам сложное… — Врач семейства Брусиловых задумчиво подергал себя за край коротенькой редкой бороды, поправил пенсне на носу и неловко прочистил горло, обращаясь уже к ней. — Можете одеваться, сударыня. Причина вашей лихорадки нам ясна, к концу месяца полностью оправитесь, лихорадка убудет со дня на день.

Варвара равнодушно затянула на плечи спущенную ночную рубашку и принялась ее шнуровать, не глядя на замершего в дверном проеме Самуила.

Он заметил ее жар, когда с боем и проклятиями попытался вытянуть в гостевую часть дома отужинать. Замер, словно кот у норы, пропахшей мышами, оценивающе прижал к ее лбу тыльную сторону ладони, а затем и вовсе попытался коснуться губами. За что получил звонкую оплеуху здоровой левой рукой. Не осклабился, не принялся посыпать ее угрозами — равнодушно растер горящую скулу и снова повернулся к ней. Грубые руки задрали волосы, взгляд мужчины тут же зацепился за наливающийся лиловый синяк у ключицы. Полезть под платье, которое сенные девки нашли в пустой комнате его матери и поднесли Варваре, он не осмелился. Задумчиво кивнул и, громко хлопнув дверью, вышел из спальной комнаты. А через пару часов вернулся с врачом. Первым, что услышала взвинченная клокочущая раздражением Варвара стала угроза — ежели она не позволит осмотреть себя по доброй воле — он стянет с нее жалкую тряпку не тратя время на крючки и жемчужные пуговицы. Тогда юной барыне придется ходить в одном исподнем, пока ее вещи не будут доставлены в поместье Брусиловых. Он поиском нового платья не озаботится.

И она смолчала, равнодушно разделась, спуская ночную рубаху, слушая сетования старого врача с мелко дрожащими на ее коже руками.

«Изумительно, как вы способны передвигаться с такой болью, Варвара Николаевна».

«Чудеса, да и только. С такою выносливостью рождение дитя покажется вам легкой прогулкою».

Не говорить же ему, что изорванная в клочья душевной болью, телесной она не чувствовала.

Не смотрела на лиловый кровоподтек, разукрашивающий кожу от шеи до пупка — вдоль шла лопнувшая,лохмотьями подвисшая кожа. Должно быть, когда она падала с лошади, умудрилась размозжиться.

Ключица оказалась сломанной, раны подшить не удалось бы, а тугое бинтование всего тела — вещь сомнительная и совершенно неблагородная. Оставались просторные свободные одежды и пожелание покоя с грудой дурно пахнущих отваров и настоек. Брусилов глядел на нее с напряженным раздражением. Замирая, сжимал и разжимая пальцы. Задавал десяток сухих вопросов, кивая на каждое наставление врача. К тому моменту, как доктор собрал свои инструменты в широкую сумку из телячьей кожи, Самуил подловил пробегающую мимо сенную девку и велел принести ужин в свои покои, накрыв на две персоны.