Книга Брусничное солнце, страница 51 – Лизавета Мягчило

Небрежно макнула кончик пера в лужу чернил, растекающихся по столу, и принялась писать, бросая быстрые взгляды на плотно прикрытую дверь.

— Вольная грамота тебе. И всей твоей семье. Я напишу, что дала ты мне аккурат девять тысяч рублей. За себя, мать и брата по три тысячи придется. Езжай с документом в палату гражданского суда, пусть заверят. Ежели усомнятся — сама к ним направлюсь. Только скорее, дурное предчувствие у меня. Попроси сегодня же какого холопа с телегой подсобить.

Острый конец пера замер у широкой подписи. Подождав, пока подсохнут чернила, Варвара с трудом разогнулась, протянула бумагу застывшей рядом Авдотье. Глаза у той были осоловевшие, выпученные, рот удивленно распахнулся. Не насмотреться на это изумление. Уголки губ Вари приподнялись в улыбке, она нетерпеливо тряхнула протянутой рукой.

— Ну? Долго стоять изволишь?

— Так это… Господь помоги, нежданная такая милость, барыня. — Словно оглушенная, она неуверенно приняла документ и уставилась в него. Будто что-то в буквах смыслила. — Да только куда ж мы без милости вашей матушки подадимся, ежели с земель погонит?

— В город, Авдотья. Ты еще думать изволишь? — Черные брови взметнулись вверх, проходя мимо служанки, Варвара снисходительно дернула ее за рыжий кончик косы. Та даже не пискнула. — Разум по дороге ветром сдуло? Каждый крепостной о милости такой мечтает. В город подадитесь, там за труд платить начнут, мать твоя готовит хорошо, ты способная. Не раздумывай, поезжай.

Глупая девка замялась, рассеянно спрятала вольную за широкий пояс рубахи, с нажимом мелкими кулачками растерла глаза.

— Прежде обговорю все с матушкой, Варвара Николаевна. Но милостивашей век не забуду, спасибо.

Опомнившись, она помогла барыне добраться до постели, взбила подушку с гусиным пухом, подоткнула под спину.

А в голове Вари все не утихал, бился о черепную коробку, бесновался навязчивый голос. Бежать. Бежать глупой девке немедля, сегодня же. Может то было желание родной матери отомстить? Да хоть как. Лишить хорошей кухарки и молодой крепостной девки. Добраться, хоть малым уколом принести не мучения, так беспокойство.

Она устала. Так устала думать, переживать и бояться. А разум соловел от выпитых лекарств, Варя чуяла слабость.

— Спасибо за верную службу, Авдотья. Ты для меня большим, чем служанкой безродной была. Ты мне заменила сестру. Не оставила одинокой…

Проваливаясь в темноту, Варвара не почувствовала, как на лоб упала горячая слеза, а затем ее смазали Авдотьины губы.

Ночь была липкой, жаркой, простыни под нею давно взмокли. Рядом шумно сопел Брусилов. Вдвоем на одной кровати, словно бедняки в разваливающейся лачуге. Когда ей по крови положена собственная постель без навязчивого соседствования.

Не просто разместил ее в своих покоях, осмелился лечь спать рядом. И суток не прошло, как погубил он Грия. Убийца мирно дышал рядом, даже не просыпаясь она это чуяла.

Но было здесь что-то еще. Что-то, что сонный разум отказывался воспринимать. Дробненький топоток маленьких ножек по полу. Он замер у кровати, послышалось тихое фырканье.

Разве была в доме военных кошка?

Неожиданно стало тяжело дышать. Грудная клетка опала, ребра словно влипли в собственный позвоночник. Вдохнуть так тяжко, мучительно. А воздух горячий, он пахнет коровьим молоком, ржаными лепешками и отчего-то квасом. Никак не протолкнуть в легкие, кислородом не насытиться. Выныривая из сна, Варвара открыла глаза и попыталась закричать. Не вышло.