Книга Госпожа графиня, страница 69 – Лилия Орланд

На стенах висели мои акварели. Правда, сейчас они виделись размытыми. Пришлось смахнуть слёзы, чтобы их рассмотреть.

Бабушка настояла, чтобы я училась рисованию. Поначалу я сопротивлялась, но затем втянулась и могла пропадать в лугах или саду с этюдником весь световой день.

Здесь была и полуденная Луговка, и цветущие яблони, и бабушка у пруда с утками. Настоящая историямоей жизни в картинках.

На кровати, отгороженной ширмой, так и лежала оставленная мной Мита, сшитая няней кукла. Она была кривоватой и изрядно затасканной, так что я не решилась забрать её в графский дом.

А теперь только улыбнулась своей наивности и двинулась дальше.

В шкафах и сундуках сохранилась моя одежда. Я открыла дверцы первого шкафа. На меня смотрели свёртки коричневой бумаги, старательно подписанные неуверенным почерком Нютки, носившей гордое звание моей горничной.

Нос наполнился ароматами розмарина и тимьяна, веточками которых перекладывали одежду, чтобы уберечь от моли.

Пришлось перебрать несколько полок и ящиков, прежде чем я нашла то, что нужно: сорочки, рубашки, шерстяные чулки, зимняя шапка, шарф, рукавицы, перчатки. Из сундука достала беличью шубку. А потом и валенки.

Всё же мужская одежда была для меня слишком грузной и неудобной.

Свёрток получился увесистым. Пришлось разыскать скатерть и завернуть в неё всё это богатство. Сверху положила книги и завязала узлом, а потом поставила у двери рядом с растрескавшимся от сырости пианино. Даже крышку открывать не стала, чтобы не расстраиваться.

Бабушка любила, когда я музицировала. Иногда вечером она распахивала двери между нашими комнатами и садилась слушать. Наверху пианино лежала толстая пачка нот с романсами, сонатами и пьесами.

Двери в комнату бабушки оставались запертыми уже много лет. У меня духу не хватало распорядиться её вещами. Иногда я впускала туда горничную для уборки, а потом снова закрывала двери.

И вот теперь решилась их открыть.

Ключ хранился на дальней полке бельевого шкафа. Пришлось заново перебирать свёртки.

В замочную скважину я попала не с первого раза. Дрожали пальцы. Да и проворачивался ключ неохотно, со скрежетом, будто сообщал мне, что не стоит этого делать.

Но я была настойчива. Словно где-то внутри, в самом центре груди родилось знание, что теперь я смогу туда войти. Заглянуть в лицо своему прошлому. Проститься с памятью о бабушке и отпустить её.

Будто услышав мои мысли, щёлкнул, открываясь, замок. Дверь заскрипела, но отворилась.

А я набрала побольше воздуха и шагнула внутрь.

Дыхание перехватило. К глазам всё же подступили слёзы, и это было вовсе не от скопившейся за годы пыли. Просто здесь всё оставалось по-прежнему. Казалось, бабушка сейчас выйдет из-за ширмы, улыбнётся и скажет: «Ты уже проснулась, детонька? Ну идём завтракать».

Чтобы дать себе время и совладать с чувствами, я подошла к окну. Раздвинула тяжёлые портьеры, сохранявшие в комнате полумрак.

Свет хлынул внутрь. Безжалостно разогнал тени прошлого. Осветил покрытые пылью полки этажерки, пяльцы с вышивкой и клубки ниток, пожелтевшие страницы раскрытой книги, оставленной на столе, перекинутую через ширму шаль.

Всхлип вырвался из самой глубины горла, пришлось закрыть рукой рот, чтобы не разрыдаться.

Эту шаль я связала сама, крючком, и подарила бабушке на её последний день рождения. Рукоделие не вызывало у меня восторга, и это чувство было взаимным. Простейший узор мне не давался, петли выходили разного размера и плотности, иногда приходилось распускать связанное за несколько часов и начинать заново.