Книга Джошуа, страница 5 – Микита Франко

Замолкаю, и в кабинете повисает неуютная тишина. Я начинаю чувствовать себя глупо: потратил тридцать минут сеанса, чтобы рассказать о ворованной черепахе. Зачем? Мне было пять лет, какое теперь это имеет значение?

Глупо. Нужно было рассказать про эклеры. Я забыл их купить, а ведь это то, что беспокоит меня на самом деле. Не черепаха. Мелочи, которые я забываю — вот в чём проблема.

— Кажется, я увёл нас не в ту сторону, — неловко в этом признаваться, но мне хочется, чтобы от работы был толк.

— Как по-вашему, о чём была эта история? — спрашивает Алия.

— О… черепахе?

Она молчит.

— О друге детства? — гадаю дальше.

— Мне показалось, что ваша история о родителях, — наконец произносит она. — Вы чувствуете на них обиду?

— За что? — не понимаю. — За черепаху?

— Дело ведь не в черепахе. Должно быть, это обидно, когда родители не верят своему ребенку. Когда они не на его стороне.

Я понимаю, к чему она клонит, но не понимаю, зачем. Лезть в детские обиды — всё равно, что ворошить улей с пчелами.

Нехотя соглашаюсь:

— Да, наверное.

— Такое часто бывало? Когда родители вам не верили.

Я сглатываю, чувствуя, как в горле образуется неприятный комок. Если мы будем говорить об этом, придется говорить и о дзюдо тоже.

А я не люблю дзюдо.

— Да нет, — произношу, глядя Алие в глаза. — Больше ничего такого не было.

Не могу его найти. Не могу. Боюсь, что на прошлой неделе распилил не того.

Нет, это точно был не он. Я надеюсь, это был хотя бы педофил. Мы не переписывались, и теперь я не уверен. Первый раз вышел на жертву вот так, вживую, всё равно, что на остановке подойти знакомиться — ничего хорошего в таких случаях не бывает. Но он же не просто так ошивался возле спортивного клуба.

Это из-за дзюдо. Из-за него меня переклинило. Он пялился на детей через забор, а когда я подошел, сказал: «Какие красавцы, а». Кто так говорит про детей?

Теперь думаю: а вдруг кто угодно? Я не так много знаю о людях. Не так много знаю об их хороших сторонах. Если я распилил не того — это плохо, это приближает меня к разоблачению.

Нервничаю, ерошу волосы, хожу по комнате — мне неуютно. Из-за угла смотрит электрическая пила, и я ухожу в гостиную, чтобы спрятаться. Включаю телек. В новостях часто говорят обо мне.

Только они этого не знают.

Пропажи мужчин в небольшом городе Забайкальского края, полиция занимается расследованием. На каналах, где любят напустить жути, говорят прямее: «Возможно, в городе орудует маньяк». Ни одно тело ещё не найдено. Это успокаивает.

Но я включаю новости не для того, чтобы слушать сюжеты о себе. Я хочу услышать о нём.

Первое имя в моём списке — единственное не зачеркнутое. Я уверен, что он вернулся: полгода назад в новостях писали, что мальчика из секции по дзюдо не было дома больше двух суток. Потом он нашёлся.

Я знаю, где он был. Все эти месяцы я тоже будто бы там.

Но его нет.

Нет.

Я ходил туда, я выспрашивал, я изучал архивные документы. Когда я пробовал говорить о нём с администрацией, они уточняли: «А кто это?». Он давно уволился. Никто его не помнит, кроме меня.

У него нет страницы в социальных сетях — по крайней мере, с настоящим именем. Последние новостные статьи о нём датируются 2006-м годом. После 2006-го он будто бы перестал существовать. Я охочусь за ним много месяцев, но пока не нашёл даже адреса. По старому он больше не живет. Мог ли он переехать? Тогда мои шансы ничтожны.