Книга Джошуа, страница 9 – Микита Франко

«Всегда по разные стороны баррикад», —пошутил тогда Влад, но я никогда нас такими не чувствовал. До недавнего времени.

Теперь я становился рассеянным, много спал, мало вовлекался в личные проблемы Влада, а еще всегда хотел этого «странного, всегда одинакового секса». Думаю, меня перегрузило. Этой весной я окончил магистратуру, потом устраивался в прокуратуру, потом пытался привыкнуть к работе — меня закидали бумажками, когда на самом деле я хотел в зал суда. Думаю, нужно время, чтобы восстановиться, я объяснял это Владу, он реагировал с пониманием, но наши отношения всё равно начинали ощущаться, как зыбкие.

Я так и не отвечаю ему, что не хочу пробовать без этого, и Влад задает новый вопрос:

— Что мама сказала насчёт того мужика?

Не понимаю:

— Какого мужика?

— Который пропал. Ты говорил, она может его знать.

— А. Я еще не спрашивал.

Он смотрит на меня, как будто я ему вру. Но я правда еще не спросил — замотался. На фотографии он похож на отца Ромы — мальчика, с которым мы ходили на дзюдо, но я уже плохо помню. Мама должна знать лучше.

— Ты же был у неё, — говорит Влад. — Почему не уточнил?

Чуть не спрашиваю: «Когда?». Замолкаю, потому что не помню, потому что мои проблемы с памятью становятся раздражающими. Когда я забыл о таком в прошлый раз, Влад спросил: «Ты издеваешься?». Он казался обиженным, как будто я переспрашиваю всё это ему назло.

Поэтому я начинаю подыгрывать своему беспамятству:

— Я… забыл.

Это тоже плохой ответ, но, по крайней мере, я не забыл свою мать. Не забыл целый день, когда видел свою мать. Пусть он думает так.

А что думать мне, я уже не знаю. Тянусь к тумбочке, беру мобильник, смотрю на день недели: полночь, едва наступило воскресенье. Днём была суббота. Я думал, что пятница.

Куда тогда делась пятница?

В пятницу он работает из дома, поэтому я выбрал этот день. Так меньше ущерба для нормальной жизни: если исчезать в выходные, у него начнутся проблемы с близкими. Пока проблемы с близкими случаются только у меня.

Это первая пятница, в которую я просыпаюсь, но не выхожу на охоту. Лежу в постели, слушаю, как скрипят половицы, открываются и закрываются краны в душевой, пищит микроволновка. Жду, когда его сосед уйдет на работу. Я не встаю, продолжая прикидываться спящим, чтобы не пришлось вступать в разговоры, которые мне будет тяжело поддерживать. Я не представляю, из чего состоит его жизнь.

Только услышав хлопок входной двери, поднимаюсь и начинаю собираться. В коридоре, на антресолях, между старым черно-белым телеком и громоздкой коробкой от пылесоса, я спрятал рюкзак со своими вещами. Подставляю табурет, встаю на него, чтобы дотянуться. Это был беспроигрышный вариант: в такие места никто никогда не заглядывает.

Спрыгиваю с табурета, ищу в боковом кармашке свою зубную щетку. Мимоходом достаю из соседнего отдела нормальный одеколон, а то божий одуванчик прыскает на своё тело настойку из фиалок (ну или что может так приторно пахнуть?)

Принимаю душ, высушиваю волосы, небрежно разлохмачиваю челку. Прокурорская укладка в стиле золотой поры Голливуда порядком напрягает — не знаю, почему он носит её добровольно. Наношу на запястье одеколон: бергамот и петигреновое масло.

Вытаскиваю из рюкзака вещи: носки, трусы, серые джинсы, черную толстовку. Снимаю с себя всё его, и надеваю всё своё. Снова ставлю табурет и лезу на антресоли — за обувью. Достаю черные потрепанные найки, это мои. Мне важно разделять обувь — на неё может попадать кровь.