Книга Джошуа, страница 44 – Микита Франко

Она теряется:

— Да ладно, чувак, забей, мы же просто…

— Шутим? — заканчивает он за неё.

Мне не нравится, как он выглядит.Дышит часто: значит, будет или драться, или плакать. Голос срывается, и он наклоняется к Вете так близко, будто собирается ударить.

— Это не смешно, — нервно продолжает он. На меня даже не смотрит. — Мой парень болен, ему нужна помощь, а ты просто потакаешь этой галлюцинации. Мы позвали тебя, потому что думали, ты поможешь.

— Помогу избавиться от своего же парня? — насмешливо спрашивает она. — В этом был гениальный план?

— Да его не существует!

— Если его не существует, что же ты сейчас так изводишься? — ухмыляется Вета, и показывает на меня: — Вот он, твой Димочка, попробуй обними, раз уж никого другого там нет.

Он поворачивает голову в мою сторону. Долго смотрит, до тех пор, пока из глаз не начинают катиться слёзы. Такие крупные, что падая с подбородка, они оставляют на полу круги размером с пятирублевую монету. Завораживает.

Он идёт ко мне, и я напрягаюсь, готовый к нападению.

— Верни мне его, — хрипло просит он.

Не требует. Не приказывает. Просит. Потом уходит с кухни.

Когда просыпаюсь, рядом никого нет. Прижимаюсь лопатками к холодной батарее — она старая, неприкрытая, давит выпуклыми ребрами. Когда болит голова, всё чувствую особенно остро, даже прикосновения. А голова болит.

На кухне темно. Где все?

Поднимаюсь, иду, пошатываясь, в коридор. Там еще темнее. Сколько вообще времени? И если я спал, то почему… возле батареи? Оборачиваюсь, вижу неясные очертания в зеркале: в темноте подсвечивается моя белая футболка и блестят воспаленные глаза. Чувствую себя больным: физически и морально, больными всеми возможными способами болеть.

Захожу в спальню. Влад лежит на нашей кровати поверх покрывала, одетый и напряженный — я замечаю это даже при сумеречном свете. Когда делаю шаг ближе к кровати, он резко отрывает голову от подушки, как будто ждёт опасности. Теперь его глаза тоже блестят в темноте. Он долго смотрит.

— Это ты? — шепчет.

— Я, — шепчу в ответ.

Неужели приходил Джошуа?

Он вскакивает с постели и бросается мне на шею: со страстью, какой никогда раньше не было в наших отношениях. Крепко целует меня в губы, держа за щеки, так крепко, что я даже не могу ответить на его поцелуй — зажат им, как в тисках. Потом также крепко целует обе щеки, нос, глаза. И начинает плакать.

Я пугаюсь его слёз. Видел их лишь однажды, когда умерла мама Влада. Знаю, что плачет он чаще, чем показывает мне, но сейчас даже не пытается скрывать. Я хочу быть с ним в этом чувстве, хочу его утешить, но мне становится не по себе до дрожи в коленях.

— Что случилось? Он приходил?

Кивает, ничего не говоря.

— И… что было?

— Он просто мразь, — негромко отвечает Влад.

Чувствую укол в груди, словно он обо мне.

— Подлый, — укол, — мразотный, — укол, — ублюдок.

Укол.

Но он целует меня, он обнимает меня, он знает, что это не я. Это не я. Стараюсь думать об этом.

— Он тебе что-то сделал? Где Вета?

Тон становится ледяным:

— Я её выставил.

— Почему?

— Они трахались. Там, — он кивает на стену, но имеет в виду кухню.

А я смотрю в стену, будто могу через неё что-то разглядеть. Спрашиваю, удивленный этой новостью:

— При тебе?

Он пожимает плечами, отвечая:

— Дверь закрыли. Но было слышно, — отводит взгляд.