Книга Почти 15 лет, страница 91 – Микита Франко

Вечером, за очередным видеоотчетом о делах Вани, Слава заговорил со Львом о Мики. За последние месяцы старший сын ни разу не появлялся в их разговорах, но Славу, тем не менее, тревожил всё больше и больше. Он запомнил это правило ещё с Микиного детства: если в соседней комнате затих ребёнок, не нужно радоваться, нужно бежать и проверять, что с ним случилось. Самый пугающий звук, когда в доме есть ребёнок — не его плачь, а тишина.

В комнате пятнадцатилетнего Мики уже много месяцев царило молчание.

— Когда ты был подростком, ты кому-нибудь рассказывал, чтос тобой происходит? — спросил Слава у Льва.

Хочешь понимать Мики — найди того, кто думает, как Мики.

Лев покачал головой:

— Нет. Никогда.

— Вообще никому?

Он задумался.

— Точно не взрослым.

— А что должна была сделать твоя мама, чтобы ты с ней чем-нибудь поделился?

Лев слегка нахмурил брови.

— Может быть, стать нормальной.

— А какой она была?

Он опустил взгляд, всерьёз задумавшись, и Слава начал переживать, не перешел ли какие-то границы. Но, выдохнув, Лев проговорил:

— Дело даже не в том, какая она была… Скорее, какое было всё. Вся наша жизнь. Ничто не располагало к тому, чтобы быть откровенным. Так что, наверное, у неё не было шансов.

Вся наша жизнь. Ничто не располагало к тому, чтобы быть откровенным.

Слава мысленно повторил эти слова несколько раз. Какую жизнь они выстроили вокруг своих детей? И располагала ли она их к тому, чтобы быть откровенными?

Ему отчего-то вспомнилось, как первого сентября он учил Мики врать.

— А у меня есть шансы? — спросил он у Льва.

Тот внимательно посмотрел в камеру.

— У тебя есть шансы уже потому, что ты вообще об этом думаешь.

— Считаешь, твоя мама об этом не думала?

— Считаю, моей маме некогда было об этом думать, — рассудил Лев. — Она жила с тираном.

Они посмотрели друг на друга и Лев улыбнулся одним уголком рта:

— Ты от своего тирана избавился. Поздравляю.

«Нет, — подумал Слава. — Мой тиран всё ещё здесь. В голове и в сердце». Ему хотелось сказать: «Мне кажется, я всё ещё люблю тебя», но это противоречило всем правилам — всем, которые он сам придумал: нужно прервать созависимые отношения, начать жить своей, отдельной от него жизнью, и вырвать Льва из сердца.

Прежде чем попрощаться, он сказал:

— Береги себя, Лев.

Существует много способов говорить: «Я люблю тебя».

Он не общался с матерью семь лет. Последний раз они виделись на венчании Пелагеи.

Когда младшая сестра решила выйти замуж, мама принялась наседать на Льва — когда, мол, найдешь жену? Странное дело: отец был мёртв, а порядки — живы. Вот уж кто точно смог расквитаться с вечностью: папочка никак не хотел умирать до конца.

Мама считала, что свадьба Пелагеи, устройство её семейной жизни и её последующие дети — «не считаются». Она говорила, что дочерям суждено продолжать «чужой род» — они берут чужие фамилии и рожают чужих детей чужим семьям. Бремя сохранения фамилии и продолжение рода должно ложиться на сыновей.

Лев, прослушав этот вольный пересказ «Домостроя», глянул на свои часы и предложил матери:

— Сверим время? Кажется, твои отстают на полвека.

Ему тогда очень хотелось её разозлить. Может быть, даже высмеять. И тот поцелуй — поцелуй в церкви — был не столько о нём самом, сколько о ней — таким образом Лев хотел ей сказать: видишь, как ничтожно всё, во что ты веришь.