Книга Почти 15 лет, страница 88 – Микита Франко

— Тебе нужно научиться пить.

Лев, игнорируя этот совет, уже удалялся из бара. Тахир спросил в след:

— А мы еще увидимся?

Лев, обернувшись, крикнул:

— Приходи, если захочешь, чтобы я тебя трахнул.

Крикнул на русском. Другие посетителиоглянулись на него, и он почувствовал моральное удовлетворение: да, пусть знают, какой он.

По дороге домой, он, рассуждая о произошедшем, пришёл к выводу, что Тахир прав. Случилось и случилось. Он живой, здоровый, никто ему не угрожает, не караулит по ночам, не стоит под окнами. Случилось какое-то недоразумение, вот и всё. Недоразумение не стоит того, чтобы постоянно прокручивать его в голове.

Главное: снова научиться спать. Последние дни у Льва получалось засыпать только под мультики: он ложился в гостиной, врубал телевизор и представлял, что Слава находится рядом и смотрит «Южный парк», или «Симпсонов», или «Футураму». Обманывая собственное восприятие, он заставлял себя поверить, что окутан домашним уютом, погружался в умиротворенное состояние и засыпал. Утром, правда, вставал разбитым: всё-таки телек гудел под ухом, не переставая.

Но лучше так, чем в спальне, в давящей тишине, где к нему снова и снова приходит оно.

Когда оно пришло в первый раз, Лев его узнал, хотя никогда не встречал раньше. У него было медицинское название: катаплексия пробуждения. Сонный паралич. Услышав о нём однажды, обязательно узнаешь, когда оно придёт по-настоящему.

Оно приходило в виде нависающей тени, рваной и нечеткой, как дымка, но имела сходства с человеческим силуэтом. Лев мог угадать очертания головы и широких плеч — всё, что ниже, он не видел или забывал, когда приходил в себя. Тень не трогала его, только нависала — очень близко — и Лев чувствовал приступы удушья, словно кто-то давит на горло и на грудь одновременно, не позволяя вдохнуть. Ему казалось, что у тени были невидимые руки и именно они сковывают его в удушающем объятии. Он хотел отбросить эти руки или отползти в сторону, но не мог пошевелиться, потому что был связан по рукам и ногам. Он не видел, что связан, но знал об этом, и ощущал кожей текстуру собственного ремня.

Когда тень погружалась так близко, что почти поглощала его в себя, он вздрагивал и… всё проходило. Он открывал глаза и обнаруживал себя в собственной постели — несвязанного, но мокрого и липкого от холодного пота.

Тень никогда не приходила в гостиную. Лев решил, что она боится мультиков и Славиного присутствия. Он отчего-то верил, что она, эта тень, чувствует Славу также, как он — словно он и правда с ним рядом — и поэтому тень неподходит.

Он боролся с тенью два дня: пытался её перетерпеть. На третий она перестала приходить, потому что он перестал засыпать: он начал бояться не тени, а самого сна. Снотворные, даже в больших дозировках, не могли побороть его мозг, сопротивлявшийся засыпанию. Мозг знал: оно опять начнётся. В одну из таких ночей он позвонил Славе, чтобы послушать любимый голос и успокоиться. И ещё — пусть это и глупо, утром он в этом себе не признается — но он подумал, что если поговорить со Славой в спальне, то тень перестанет туда заходить. Она же боится Славу.

И когда Слава спросил, что случилось, он подумал, что нужно рассказать. Он даже хотел рассказать — настолько он был взвинчен и напуган. Но когда звонок прервался, а он успокоился, то логично рассудил: что рассказывать-то? Жаловаться, что у тебя, взрослого мужчины, какие-то детские кошмары про тень, и из-за этого ты, взрослый мужчина, засыпаешь в гостиной под мультики? А может ещё и про утро с похмелья рассказать? Про следы на теле? Про страх от осознания, что с тобой что-то сделали, и едва ли ты когда-нибудь узнаешь что? И всё это в тот момент, когда где-то там, на фоне, тошнит твоего ребёнка, и ему нужна помощь?